Блог | В 18 лет "сбежал" на войну: история бойца, который потерял ногу, но мечтает летать

То, что выпало на долю 19-летнего Владимира Юркова из Желтых Вод, что на Днепропетровщине, вполне могло бы сломать (да и ломало) взрослых, уже закаленных жизнью мужчин.

Парень практически сбежал на войну. Он успел повоевать в Зайцево и на Светлодарской дуге, получить награду за корректировку огня, благодаря которой украинским воинам удалось уничтожить два огневых расчета противника, и... потерять ногу.

О своей войне, достижениях и потерях, жизни после тяжелого ранения, а также о будущей победе и собственных мечтах, молодой боец с позывным "Зять" рассказал "Обозревателю".

В день своего рождения, когда мне исполнялось 18, я проснулся рано. Собрался. Сказал домашним, что иду гулять - и вышел из дома. Поехал прямо в военкомат - чтобы подписать контракт с Вооруженными силами...

Юный внешне и по паспорту, но не по годам взрослый в мыслях и поступках, Вова Юрков искренне удивляется вопросу, что именно заставило его добровольно идти воевать - вместо того, чтобы поступать в ВУЗ после школы и жить привычной для большинства его сверстников жизнью.

Я смотрел новости. Видел, сколько ребят возвращаются с Донбасса "200-ми" и "300-ми" - и понимал: у нас остается все меньше людей, которые готовы добровольно ехать воевать. На самом деле, все просто: если не я, то кто? Разве не так должен думать каждый?!

Три недели на полигоне в Старичах - и новоиспеченный пулеметчик 43 отдельного мотопехотного батальона Владимир Юрков отправился в зону проведения АТО, в Зайцево. Уехал на войну, так ни разу и не подержав в руках пулемет.

Читайте: Придется пробивать коридор миротворцам – Доник

Когда ехал, я еще не понимал, КУДА я еду. Попал в Зайцево. Там между нашими и сепарскими позициями было всего метров 70. И Горловка под боком. Приехал туда вечером, мне выдали бронежилет, рожки, оружие - и отправили в "секрет" поближе к сепарам. Там уже мне мужик один помогал, рассказывал и показывал. Я до того ни из пулемета ни стрелял, ни автомат не умел разбирать...

Было очень страшно. Очень! "Секрет" наш находился в одном из домов, сепары буквально рядом. Помню, я сижу, товарищ пошел спать - и тут выбегает по посадке какой-то мудила, начинает что-то кричать не по-нашему. Мне показалось, это был чеченец. Пострелял в воздух и убежал куда-то. Не по себе было, честно говоря. После того я больше их не слышал. Только в бинокль видел, что ходят там какие-то бородачи.

Читайте: На расстрел меня вывозил лично Захарченко – экс-пленный "ДНР"

В ту самую первую для меня ночь на войне я увидел, что такое обстрелы. Стреляли по нам сначала из крупнокалиберного. Я сидел и молился, чтобы в нашу хату не попали. А когда начали с АГСов бить - мы попрятались в подвал. И я отказывался оттуда выходить, даже когда все стихло.

Два дня я в наряды ходил на тот "секрет". А дальше меня забрали оттуда, потому что нужна была помощь впереди, еще ближе. Там между нашими и их позициями вообще только огород был. Потому что половина Зайцево была наша, а половина - под ними. Ребята тогда командиру говорили: "Куда ты малого шлешь? Он не готов. Он побоится". Но что поделаешь - надо было идти.

Военные, к которым попал на позицию Владимир, сначала не давали ему даже выходить из блиндажа. Впрочем, уже через неделю юноша пересилил себя и начал воевать наравне со старшими побратимами.

Я понемногу привыкал к этим звукам. К обстрелам. А потом просто понял, что я - тоже боевая единица. Мой опорный пункт тоже должен открывать огонь. И от каждого из нас, в том числе, и от меня, нужны какие-то действия.

Сначала не стрелял. Подавал товарищу снаряды к РПГ или "мухи" таскал. А дальше уже и стрелять начал.

Был ли психологический барьер? Там ты понимаешь: если зациклишься на собственных переживаниях и копании в себе - ничем не поможешь. Поэтому просто делаешь то, что нужно. И очень скоро уже думаешь не о себе - больше о тех, кто рядом. И только когда домой едешь, понимаешь: а я ведь мог умереть...

Вова признается: очень скоро страх перед обстрелами сменился другим - страхом перед тишиной.

Когда вдруг становилось тихо, мы слышали, как на той стороне идет тяжелая техника, расставляются по опорным пунктам танки. Затем они ракетницы запускали - подавали свои условные знаки. И начинали бить.

Когда это все произошло впервые, я еще не знал, к чему готовиться. Вышел в 4 утра на улицу, а они начали нас дымами забрасывать и из танков долбить. Сильно били...

Хотя пока мы были в Зайцево,их артиллерия почти не работала. Слишком близко мы стояли, и они боялись, что своих же заденут. А вот на Светлодарке было все. Там тоже расстояние - около километра от большинства позиций. Но все же не так близко, как в Зайцево.

Со временем перестаешь бояться обстрелов. Навсегда остается только страх, что кто-то из своих погибнет.

Те, кто спокойно воспринимают смерти на фронте, просто не видели, как там люди умирают. Бывает, смерть приходит мгновенно. А бывает, человек лежит и мучается. И ты понимаешь, что ничего не можешь сделать, а он умоляет о помощи...

Я до сих пор помню разведчика из Зайцево. Он как раз вышел из дома, когда внезапно начался минометный обстрел. Жахнуло рядом - и попало в живот ему, внутренности выворотило. Как он мучился!.. А пацаны стояли - и смотрели. Потому что ничего не могли сделать.

Вот это - страшно. А умереть...

На Светлодарской дуге молодой боец ​​подразделения, которому старшие побратимы дали позывной "Зять", провоевал около 4 месяцев. Вплоть до 13 июня 2017, которое разделило жизнь парня на "до" и "после".

По-дурацки как-то все получилось. Если бы я тогда и сам не побежал, и товарища бы остановил... Знал ведь, что нельзя бежать. Но побежал. На автомате. Надо было помочь ребятам.

Читайте также: Россия должна исчезнуть и с карты мира, и из сознания – легендарный комбат

В тот день, вспоминает боец, шел дождь. Он только сменился с поста, когда пришло предупреждение: вот-вот начнется обстрел. Потому все, кто не был на посту, спрятались в блиндаж. Владимир как раз включил какой-то фильм на телефоне, когда в блиндаж забежал командир его опорного пункта: у бойцов на опорнике заклинило пулеметы.

Пришлось выбегать. Бегу - и думаю: а зачем те пулеметы сейчас, если мины начинают падать?..

Я услышал, как мой друг Коля сделал пару выстрелов. А они скорректировали огонь прямо нам во двор. Начали бить. Помню, я забежал в дом, переждать, пока у них какая-то перезарядка будет.

Читайте также: От разведки – до спасения жизней: Мирослав Гай о волонтерах, которых "нет"

Коля побежал, а я еще оставался, когда наши начали валить из РПГ. Куда били - не знаю. Не видел, не корректировал.

А потом и я побежал. Бежал по полю, когда они снова начали крыть. Время от времени падал, чтобы защититься от осколков... Таки добежал до окопа. Там встретился с Колей. Он говорит: давай, я первый побегу, а ты - за мной.

Я смотрел, как он бежал. Как повернул направо. Слышал, как он крикнул, что все нормально. И выскочил следом.

Успел пробежать всего пару метров, когда прямо в окоп залетела мина.

Помню ослепительную вспышку. И я вдруг перестал чувствовать ногу. Подумал, что ее уже нет. Опустил глаза - а ее вывернуло в другую сторону. Там, где было колено и ниже - кровавое месиво. Но ни боли, ничего. Только пронзительный звон в ушах. Сквозь него я слышал, что Коля что-то кричит, но не мог разобрать ни слова.

А потом я начал кричать. Не от боли - она пришла позже. От того, что было много крови.

Тогда я еще не знал, что Коля уже умер. Он подошел к опорному пункту и его "догнало". Поэтому он и кричал. А потом туда прилетел второй снаряд и попал прямо в него.

Но я этого не знал. Я полз к нему. Думал только об этом: надо как-то доползти. Может, он мне поможет. Может, я ему чем-то помогу.

Кто знает, услышали бы побратимы крики истекающего кровью Владимира, если бы не любимец подразделения - пес Рудик. Он расслышал голос бойца среди грохота взрывов и выскочил из блиндажа. За ним выбежал его хозяин.

Получается, меня спасла собака. Услышала, выскочила, начала лаять. За ней выбежал Миша. И я услышал крики: "Малой ранен!"

Если бы не Рудик, ребята могли бы не успеть. Слишком большая кровопотеря была. Позже в госпитале в Харькове медики говорили, что я реально мог умереть. Они вливали мне кровь, а я не реагировал никак. Был белый, как мел...

Читайте также: Конец России близок – волонтер из США

Но ребята успели. Под обстрелом быстро наложили жгут, затащили меня в блиндаж - и уже там выровняли ногу, примотали ее к доске...

Кричал я тогда страшно. К тому времени уже пришла боль. Помню, что задыхался. Затем то плакал, то смеялся. А после мне смертельно захотелось спать...

А дальше им надо было меня на носилках донести до нашего главного опорного пункта. Под обстрелом.

В конце концов донесли до бэхи, посадили туда - и меня повезли в Светлодарск, в больницу.

О том, что Коли больше нет, я узнал еще там, на поле, когда меня нашли. Ребята тогда побежали на опорный пункт, посмотреть, кто там - вернулись и говорят: у нас "200-ый". Кто?! - спрашиваю. "Коля". И я начал плакать ...

Коля был хорошим товарищем. Он словно предчувствовал что-то. Предчувствовал, что надо было уходить... Незадолго до гибели говорил мне: иди учиться. Ты в этой войне сделал свой вклад. А я отмахивался. В шутку переводил...

Жена у него осталась. Двое детей. После завершения реабилитации поеду к ним. Точнее, к нему. На могилу.

Читайте также: Мы побывали в аду, но ребята рвутся вперед – командир батальона Кульчицкого

О Рудике Вова вспоминает не иначе, как с улыбкой. Говорит, пес, приблудился к своему нынешнему хозяину еще в 2014 году, а сейчас уже вместе с Михаилом поехал "на дембель". Оставив о себе бойцам бата только воспоминания. Временами - смешные. Иногда - страшные.

Рудик как-то на Светлодарке повадился к сепарам ходить. Они его подкармливали. А то как-то пошел - смотрим, а он в один их блиндаж зашел - и вышел сразу. Во второй, третий... А потом сел и сидит.

Пришли. Там действительно никого не было. Они там все пофоткали, наделали сепарам фигни разной - и возвращались. Уже почти дошли. Вдруг один из них и говорит: я там кепку забыл, сбегаю, заберу. И пошел назад.

И буквально через пару минут мы слышим крик: "Укропы!" - и сразу же пулеметная очередь. Пацану нашему той очередью ноги перебили. И еще трое ребят бросились его спасать. А мы прикрывали, стреляли из посадки по их позициям...

Вернулся оттуда всего один. Он был ранен, но смог доползти до своих. Остальные ребята там и остались. Нам сепары даже тела их отдавать не хотели.

Читайте также: Кабакаев: что сделает Путин с Донбассом – уже понятно

Врачи до последнего пытались спасти Владимиру раздробленную ногу. Сначала в светлодарской больнице, где парня оперировали ночь напролет.

Что было в больнице - помню отрывками. Тогда я уже раз за разом терял сознание. Помню, как меня заносили на носилках - быстро-быстро... Помню чувака из "Правого сектора", который спросил меня, сколько мне лет... Помню, как уже в операционной почему-то начал кричать, чтобы мне дали сигарету.

В ту ночь врачи мне вытащили из ноги осколки. Вручили три горсти. А потом еще врачи в Германии оставшиеся доставали...

Следующая операция ожидала парня в Часовом Яре. В себя он пришел в вертолете, которым его переправляли на Харьков. И уже там медики сказали: спасти ногу Владимиру они не в силах.

Я там немного полежал.

Сейчас я врачей понимаю. Но тогда я с этим смириться не мог. Был уверен: какая ни какая, а своя нога - лучше.

Тогда харьковские медики решили попробовать отправить Владимира на лечение в Германию. Парня транспортировали в Киевский центральный военный госпиталь, где его и увидела группа немецких врачей. Согласились забрать Юркова они не сразу. Сначала заявили, что бессильны. Но потом решили-таки побороться.

Меня предупредили: шансы - примерно 50 на 50. И если даже ногу удастся спасти - я до конца жизни буду жить с болью.

Читайте также: Новое испытание: боец АТО с обмороженными ногами вынужден жить в гараже

В Германии у меня было две операции. Каждая - по 12 часов. У них разрешено пересаживать ту же коленную чашечку, например, от умерших - это у нас такое донорство вне закона. Но то, что мне там пересаживали, - не приживалось. Организм отторгал.

А дальше я уже сам попросил: ампутируйте.

Всего парень провел в Германии около полугода. Затем - еще три недели, когда получал тренировочный протез. Впереди - еще один полет, уже за постоянном протезом, сделанным четко по его параметрам.

Честно, спасибо немцам - я у них за три дня встал и пошел. Они сами были в шоке. Я у них научился и заборы перелезать, и по камням бегать... А что делать? В армию назад хочется - надо учиться.

Когда Владимир говорит о возвращении обратно на службу - он не преувеличивает. Парень уже узнавал, дадут ли ему такую ​​возможность - и заручился поддержкой командования родного 43 батальона.

У нас уже в армии человек 12 с ампутациями воюют - и ничего, - говорит Владимир, ища что-то в телефоне. В конце концов находит: Вот, я статью сохранил о бойце из батальона "Донбасс" (речь идет об Александре Сарабуне с позывным "Винница" - Ред.). Вот на таких людей я буду равняться! Мечтаю с ним познакомиться...

Он вообще на двух протезах воюет. Говорит, неудобство только в том, что летом в протезах трава запутывается. Да еще в дождь не очень удобно. А в остальном - нормально. Оно ж главное - чтобы голова на плечах была. А ноги - это уже второстепенное!

Не хочу, чтобы меня увольняли. Я поеду на войну. Покажу, что хожу - и поеду. Кому я на гражданке без ноги нужен? Родным разве. А там я нужен пацанам...

Больше всего злит молодого военного, когда слышит от гражданских про "не нашу войну", о том, что на Донбассе "украинцы с украинцами воюют", а тех, кто сейчас сдерживает войну на небольшом клочке Донецкой и Луганской областей, "никто туда не посылал".

Впрочем, он давно научился сдерживать эмоции, потому что знает, кто, с кем и как воюет на востоке страны. Видел и испытал это на себе. И доказывать что-то тем, кто до сих пор так ничего и не понял, считает пустой тратой времени.

А вот на вопрос, что бы сказал мужчинам, которые прятались от призыва, парень реагирует эмоционально: "Я бы не говорил. Таким я бы по роже давал сразу. И все. Если бы все понимали, что идет война - и делали то, что должны делать мужчины - сколько жизней бы мы спасли... ".

Сейчас, признается Вова, больше всего ему хочется победы.

Тишины хочется... Когда победим, хотелось бы собраться батальоном. Пройтись по родному городу. Сказать людям: мы вернулись - с победой!

А дальше... Дальше я хочу стать летчиком. Ну и что, что нет ноги? Если человек действительно хочет - для него нет ничего невозможного... Жизни не надо бояться. Надо просто жить.