Все ходы записаны, а предателей и оккупантов ждет расплата – Кабакаев

От сообщений о передвижении вражеской техники по оккупированной Луганщине – до впечатляющей по объемам базы коллаборационистов и российских военных, задействованных в этой войне. Проект "СтопТеррор", созданный выходцами из восточной Украины, вносит и продолжает вносить неоценимый вклад в будущую победу и сбор доказательств преступлений России на территории нашей страны.

Видео дня

За это "СтопТеррор" получил своебразное признание: "суд ДНР" внес эту волонтерскую инициативу в перечень "экстремистских".

О разведке на волонтерских началах, настроениях на оккупированных территориях, количественном и качественном составе сил противника, а также об основных направлениях, по которым бьет Россия в информационной войне, в интервью "Обозревателю" рассказал координатор проекта "СтопТеррор" Семен Кабакаев.

Разговор шел на украинском: полгода назад уроженец Луганска Семен принял решение полностью перейти на украинский язык – и побудил к этому всю свою семью.

- Семен, как получилось, что ты начал заниматься разведкой?

- Сначала я взялся помогать Вооруженным силам и правоохранительным органам как простой житель Луганска. Несколько месяцев в начале войны, пока еще находился в городе, контактировал с ребятами, помогал им информационно.

Мы же видели, как заезжала российская техника, как Луганск наводняли кадыровцы, наемники, частные российские военные компании, "казачки". Видели, где они размещались, как передвигались, откуда вели огонь. Видели их отношение к местным: как отжимают машины, квартиры, деньги.

И чтобы ребята понимали ситуацию, существовавшую на тот момент, важно было передавать им то, что мы видели.

Читайте также: Кто умирал, тот смерти не боится: история АТОшника, который вынужден жить в гараже

Выехал я из Луганска тогда, когда в районе, где жил, отключили электричество и оставаться там стало уже невозможно. Переехал в Киев. Где и познакомился с ребятами, которые, как и я, выехали с оккупированных уже на тот момент Донецка, Луганска, Горловки, Макеевки... Так начинался проект "СтопТеррор".

Основным направлением работы проекта мы определили помощь нашим подразделениям СБУ, МВД и ВСУ в аналитике и понимании ситуации на оккупированных территориях.

- Как получали информацию?

- Первым источником информации для нас были наши связи – там, в оккупации.

Полученные данные мы систематизировали и разбивали на актуальные тогда категории: передвижение техники, огневые позиции, места заезда пехоты или пребывания наемников. Мы знали об оккупированных территориях почти все, от перемещений отдельных военных машин до мест заселения наемников и расположения их огневых позиций.

Всю эту информацию мы передавали непосредственно нашим подразделениям на тех или иных направлениях.

Читайте: Россия получит свой Нюрнберг – Кабакаев

- Эта работа ведется до сих пор?

- Да. Хотя это направление сейчас уже далеко не так актуально, как в начале войны.

Тогда была полная дезориентация. Штабы не понимали, как работать. Разведка не была налажена. На оккупированных территориях не было контактов. О беспилотниках можно было только мечтать. ГУР не мог работать. Вообще ничего не работало!

Читайте: Конец России близок – волонтер из США

И никто при этом не понимал, кто и где располагается, кто является главным на оккупированных территориях – и со стороны гражданских, и со стороны военных. Не говоря уже о том, как заходят русские, как заводят и где располагают технику, где у них базы с боекомплектом...

И наше сотрудничество с военными давало конкретные результаты. Например, мы смогли предупредить атаку ДРГ противника на Светлодарской ТЭС в 2015-м. Мы успели передать вовремя данные ребятам – и их не перестреляли на месте, потому что они были готовы. Хотя ранения тогда часть из них получила.

Я уже не говорю о случаях, когда благодаря нашей информации удавалось уничтожать в серьезных объемах технику противника, танки и подразделения, находившиеся по ту сторону линии разграничения где-то в "секретах", о работе по их огневым позициям.

Мы тогда пытались закрыть все направления. Особенно во время Иловайска и Дебальцево, когда мы передавали ребятам информацию и помогали выходить из окружения.

И все это происходило в условиях полной дезориентации, неработающих еще штабов, за счет помощи тех людей, которые оставались в оккупации и хотели, чтобы Украина поскорее вернулась к ним домой. Тогда нас было более тысячи человек.

- То есть риск, которому тогда подвергали себя люди в оккупации, был оправдан?

- На самом деле, это и сейчас опасно. Но сейчас мы понемногу сворачиваем это направление (пока не завершится война, оно будет функционировать, потому что неизвестно, будет ли вторая кампания). Но начиная с 2016 года штабы работают нормально, разведка налажена, беспилотники есть, агентура работает. Поэтому в такой работе уже нет сильной потребности, как в начале войны.

Читайте также: Волонтер из США: в Украине колоссальные изменения, даже не сомневайтесь!

Зато в "СтопТерроре" появились другие направления, куда более важные на данном этапе.

- Например?

- Например, проект Нuntsman – "охотник" в переводе с английского. Это база данных, которую мы собирали на основе информации от людей с оккупированных территорий и данных из открытых источников.

Это дало возможность понять соотношение там российских кадровых военных и наемников. То есть соотношение регулярных и иррегулярных войск РФ, которые не были в прямом подчинении ГШ России согласно действующего российского законодательства, а создавались как отдельные парамилитарные структуры.

Если брать, например, 1-й и 2-й армейские корпуса на оккупированных территориях, это и есть иррегулярные подразделения РФ, которые подчиняются южному военному округу, который в свою очередь подчиняется ГШ РФ.

- Насколько велика эта база?

- За два года там собралось около 80 тысяч человек. Создавалась она для оперативников СБУ и МВД, а также подразделений ВСУ, которые проводили зачистки освобожденных населенных пунктов. Сейчас ею больше пользуются правоохранители в своих расследованиях.

- Кто туда попадал?

- Представители как регулярных, так и иррегулярных подразделений. Мы классифицировали их по направлениям: 1 славянская бригада, батальоны "Спарта", "Восток", "Кальмиус", 1, 2, 4 бригада... Все это было классифицировано.

Рядовой и офицерский состав по отдельным подразделениям, члены семей каждого, их личные данные, телефоны, по которым их можно отслеживать. Это была полная анкета для наших оперативников и спецслужб. С ее помощью после освобождения городов они могли бы находить людей, перешедших на сторону противника, тех, кто приехал из России, местных коллаборационистов, которые сдавали наши позиции, приносили еду и оружие, всех этих "титушек", которые с Майдана перешли в эти военные формирования. Все они были записаны.

- То есть вы четко понимаете, кто именно воюет против нас на той стороне? Знаете, сколько там русских и сколько местных?

- Количество российских кадровых военных на оккупированных территориях с 2014 года практически неизменно: около 7 тысяч человек. В начале – около 8.

Количественный состав иррегулярных подразделений, созданных ГШ РФ, к которым относятся и местные бригады, и батальоны, и "казаки", и наемники, которые ехали как из России, так и из ЕС, США – около 20-22 тысяч. Эти силы подчиняются армейским корпусам.

- Неужели даже в пиковые моменты – Иловайск, Дебальцево – количество кадровых военных не превышало 8 тысяч?

- Кадровых – нет. Потому что нельзя на территорию в несколько квадратных километров запихнуть 2-3 тысячи российских военных и надеяться, что этого никто не заметит. Поэтому они действовали точечно, прячась в городах, выезжая в поля и делая базовые лагеря, чтобы их меньше видели. Особенно после Иловайска и Дебальцево – чтобы не дать возможность зафиксировать себя на фото или видео, по которым можно было бы вычислить их количество, состав, технику, вооружение и командование.

Это и тогда было трудно. А сейчас еще тяжелее.

Кроме этой базы, мы еще взялись за создание технической аналитики для Штаба АТО тогда еще, и подразделений, которые в такой аналитике нуждались. То есть помогали военным создавать своеобразные "паспорта регионов" – реальную оценку ситуации на том или ином участке. В свое время мы такое делали для только что освобожденных Славянска, Мариуполя, Краматорска.

- Что оценивали?

- Пытались понять, какая часть коллаборационистов или криминалитета осталась после освобождения, откуда идет финансирование, сколько людей из того или иного города предали и перешли на другую сторону, и сколько проукраинских граждан осталось. Выясняли, где может быть подполье, схроны. Сколько предприятий работает на врага, а сколько – на Украину. Какова ситуация со школами. Где совершались военные преступления. Где пытали людей...

В этом паспорте мы делали полное описание ситуации.

- Титаническая работа.

- Да. И начинали мы ее ситуативно, потому что она действительно нужна была тогда. И сейчас нужна.

- Ну, тогда мы освобождали населенные пункты и понятно, что военным надо было понимать, куда они заходят. А сейчас мы практически стоим на месте.

- Да, сейчас мы территории не освобождаем. Но мы должны понимать, есть ли подполье в подконтрольных городах, работает ли оно. Какое количество людей хочет, чтобы "русский мир" пришел в эти города, а какое не хочет. Какова ситуация с оружием в этих городах и угроза для мирных жителей.

Важно также понимать, есть ли на местах криминалитет, который поддержал бы нашу армию в случае атаки России и к чему это привело бы в итоге. Какие предприятия критической инфраструктуры могут стать объектами атак и что после этого будет.

Читайте также: Россия должна исчезнуть и с карты мира, и из сознания - легендарный комбат

То есть это небольшое прогнозирование. И оно идет и сейчас. Мы просто добавляем к наработанной с 2014 года базе новые факты или направления, которыми нас просят заняться.

- Что можете сказать о настроениях как на освобожденных, так и на оккупированных территориях?

- По-разному. Я могу утверждать только одно: и на освобожденных, и на оккупированных территориях остаются те же люди.

В 2014 году специально нанятые люди за деньги создавали картинку пророссийских настроений у большинства людей на Донбассе.

И не надо питать иллюзий. Если России понадобится еще раз устроить такую ​​же картинку на освобожденных территориях, если бы она провела еще одно военное вторжение и захватила какой-то город – она сможет это сделать.

Так же не следует тешить себя мыслью, что на освобожденных и оккупированных территориях Донецкой и Луганской областей живут какие-то разные люди. Они одинаковы. И настроения у них одни и те же.

- Какие?

- Никто не хочет войны. На оккупированных территориях есть прослойка населения, 10-15%, которые активно участвуют в жизни "молодых республик", так как им это выгодно. Фанатиков там где-то 1-2%. Тех, кто действительно верит в "русский мир".

Но процентов 80 людей там не хотят войны. Даже те, кто в 2014-м "топил" за "русский мир", сейчас его уже не хотят, хотят мирно жить в Украине.

И это очень важно – то, что одурманенные Россией 20-30% людей наконец прозрели. Они думали, что ухватили Бога за бороду и будут жить в России, а сейчас поняли, что их обманули, что они никому не нужны. Что второго Крыма не произойдет. А их просто использовали.

Поэтому им остается теперь с этим жить. Жаль только того безумного количества семей, которые разрушила эта война. Детей жаль.

- То есть на самом деле ситуация после восстановления контроля над границей и освобождения оккупированных территорий может оказаться не такой мрачной, как некоторые ее сейчас рисуют?

- Я уверен, что 10-15% людей, которые активно участвовали в военных действиях против Украины, уедут в Крым или в Россию. 100% будет так. Потому что они понимают, что будут наказаны, сядут в тюрьму.

Но какая-то часть рассчитывает все же, что Украина проведет амнистию. Что им все простят.

Продолжение интервью читайте на "Обозревателе" в ближайшее время