Переговорщик Юрий Тандит: на Донбассе действует стокгольмский синдром

Глава Координационного центра освобождения заложников Министерства обороны Украины и главный переговорщик подразделения СБУ по освобождению пленных Юрий Тандит рассказал "Обозревателю" о том, как и с кем ему приходится общаться на территории так называемых "ДНР"/"ЛНР"; о гражданских заложниках в зоне АТО; "хозяине" Горловки - Безлере; о вере, которая помогает сделать, казалось бы, невозможное и многом другом

- Господин Тандит, сколько заложников на данный момент удерживается террористами?

- Мы предполагаем, что наших ребят там находится около 400 человек. Живыми. Это те люди, которых мы считаем заложниками и примерно знаем, где они находятся.

- Среди этих 400 человек только военнослужащие или есть и мирные жители?

- Примерно половина из них военнослужащие. Среди остальных есть представители Национальной гвардии, добровольческих батальонов и ряд заявленных гражданских лиц, например, волонтеры.

- А сколько пленных террористов находится у нас?

- До момента, когда мы входим в этап военной операции по освобождению людей, цифра эта постоянно увеличивается, сейчас их количество исчисляется сотнями людей.

- В числе пленных террористов есть не только захваченные в ходе боевых действий, но и те, кто совершал диверсии за пределами зоны АТО?

- И не только диверсии, но и люди, которые призывают к свержению власти, которые являются наводчиками или же в качестве челноков перевозят оружие. Они отождествляют себя с так называемыми самопровозглашенными республиками "ДНР" "ЛНР".

- Нашими силовиками задерживаются, наверное, не только представители этих "республик", но и граждане соседнего государства?

- Бывает и так. Но они сразу называют себя представителями соседнего "братского" государства.

Читайте: В СБУ рассказали о подготовке масштабного обмена пленными

- Процесс и условия обмена россиян и ДНРовцев как-то отличается?

- В Библии написано, что христианин должен быть "мудрым, как змея, и ласковым, как голубка". У нас очень богатый опыт переговоров по освобождению людей, поэтому мы используем любую возможность, чтобы выгоднее для нас совершить освобождение. Например, десантников Российской Федерации мы освобождали по самому высокому "коэффициенту" - за нескольких десантников забрали сотни наших ребят.

- Это те заблудившиеся десантники, которых показывали по телевизору?

- В том числе и те.

- Среди тех, кого захватывает ВСУ и Нацвардия есть настоящие военные преступники. Они тоже подлежат обмену?

- Мы действуем согласно закону Украины и согласно договоренностям, которые были заключены в Минске. Обмен происходит по принципу "всех на всех". Мы не освобождаем людей, совершивших преступления в мирное время и тяжкие преступления не на той территории, где идут бои и были прямые точки соприкосновения между противоборствующими сторонами. Те люди, которые выполняли приказы, защищая свои убеждения, согласно Минским соглашениям, могут включаться в группу по обмену.

Сейчас СБУ и МО подготовлен законопроект, который находится на рассмотрении в профильном Комитете Верховой Рады, он призван ускорить процесс освобождения.

...Каждый раз, когда я вижу несовпадение между теми нелестными мифами о силовиках, которые бытуют в народном мнении, и тем, что есть на самом деле, я радуюсь. Силовики оказывают нам реальную помощь.

Пока я не попадаю на территорию противника, меня сопровождают бойцы подразделения "Альфа" и обеспечивают мне максимальную безопасность.

- Переговоры всегда происходят на территории противника?

- Чем глубже я захожу на их территорию, тем больше я могу забрать людей. Это некий компромисс.

Операция по освобождению людей – это военная операция. Рискую жизнью не только я, как переговорщик, но и люди, которые со мной находятся в момент прямой видимости между блокпостами - нашим и противника.

Но бывает и так, что в одном и том же селе дома до определенной черты находятся в зоне влияния украинской власти, а следующий дом – уже на их территории. Так в станице Луганской, например, наша линия переходит на их линию. А вот в Попасной, когда едешь по дороге, то за лесом слева от дороги проходит линия фронта и оттуда противник ведет обстрел.

Так вот, если я иду на их территорию без оружия и без бронежилета, то соответственно, они мне больше доверяют. Конечно, я рискую, но это адекватная цена. У нас был удивительный случай, когда удалось забрать сразу 20 человек наших за одного противника.

Читайте: Очередной пленный российский десантник

- Это был какой-то важный чин из самопровозглашенной власти?

- Этот один был другом крестника полевого командира, он даже не воевал. И у того командира как раз находилась группа наших ребят, среди которых были и старшие офицеры - полковники, майоры, подполковники. Это было как раз после Иловайска, после того, как был окружен штаб армии. И вот этих офицеров-героев нам удалось забрать за одного человека.

Во время переговоров с этим полевым командиром мы, если можно так выразиться, торговались относительного того, сколько он мне отдаст людей. Бог мне дал такую возможность, что вместо 8-ми человек, о которых шла речь изначально, забрал 20.

Когда мы зашли на точку, это фактически был уже пригород Донецка, полевой командир боялся - ведь за ним не было армии, как за мной. Он побоялся выехать на встречу со мной, потому ко мне выехал его помощник. И для помощника это тоже было серьезным испытанием, как потом выяснилось, в руке он держал гранату с выдернутой чекой. Увидев это, я понял, что в моральном смысле я сильнее, чем он. Потом, когда мы начали общаться, он вставил чеку обратно. Общались мы с ним 94 минуты. Только после того, как мне удалось расположить его к себе, он позвонил к командиру и сказал: "Батя, приезжай".

За время этих переговоров думаю, что похудел на несколько килограммов, но их итогам я искренне радовался.

- Как вам это удалось? Какие аргументы вы приводили, чтобы убедить боевиков?

- Самые банальные и самые человеческие. Я, как и он, человек. Я, как и он, мужчина. Я отец шестерых детей и верующий человек. Он мне говорил: ты чего сюда пришел? А я ему говорю: я сам отсюда.

Я говорил с ним на его языке. И когда он понял, что я - не каратель, не фашист, не "правосек", и что у меня нет рогов на голове, то после этого мы стали общаться нормально.

Главное, что надо помнить в общении с людьми: не обещать то, чего ты не можешь сделать и не врать. Только так удается договариваться.

Когда к нам приехал "Батя", я подарил ему икону из нашей Лавры.

Тогда же я впервые увидел чеченцев, они были в его охране.

- Они и правда внушают ужас?

- Честно, по-человечески было страшновато. Но страшнее было, когда я встречался с Бесом (Игорем Безлером - прим.).

Читайте:На Луганщине найдены пять тайников банды Безлера

- По рассказам коллег, Бес был достаточно адекватным...

- Я для него был врагом. К тому же накануне нашей личной встречи он меня "послал" по телефону. Я понимал, что мне надо забирать оттуда ребят, среди которых бы и ваш коллега, журналист Егор Воробьев. Не думаю, что Егор разделяет мнение относительно адекватности Беса.

История была такая. Жена Егора на пресс-конференции обратилась к президенту Петру Порошенко и сообщила, что уже два месяца ищет своего мужа - журналиста Егора Воробьева. Об этом сразу стало известно нашей группе, и я вышел на одного из полевых командиров с вопросом: "У вас находится журналист?" Тот выяснил, оказалось, что у него - и он пообещал отдать человека. Но когда я за ним приехал, то мне ответили, что Егора забрали родственники.

А оказалось, что пресс-конференцию смотрел не только я, и за Егором началась настоящая охота. Так он попал к Бесу.

Я, уже выехав за Егором, позвонил Бесу, но тот меня "послал". Но я знал, что Бес в тот день должен был встречаться с Юрием Думанским – заместителем начальника Генерального штаба, комендантом Дебальцево. Ему надо было забрать у Беса мусорную машину. Вот он мне и предложил ехать вместе с ним на встречу...

Читайте: Число военных, пропавших без вести в зоне АТО на Донбассе, перевалило за тысячу

- Что значит забрать у Беса мусорную машину?

- Думанский мне объяснил, что он, как комендант города, отвечает за поддержание порядка. Машина ему нужна была для вывоза мусора. Это, кстати, тоже пример того, как украинские военные старались не просто сохранить город, но также поддерживали в нем чистоту. А после их ухода и обстрела города боевиками в жилых домах было обнаружено большое количество жертв.

Так вот, когда мы заходили в Горловку, то пересели с бронированных машин в обычные, по пути еще попали под обстрел.

Все происходящее вокруг меня напоминало кадры из фильма "Апокалипсис". Из Горловки пешком выходили семьи, преимущественно это были женщины и дети. Что поразительно: у многих из них среди вещей были телевизионные антенны. Люди уходили навсегда.

Мы двигались быстро, но мне показалось, что прошла целая вечность.

С нами ехала женщина, задержанная на украинской территории, которую мы должны были передать Бесу. Уже в конце нашего пути она начала плакать - она боялась, что Бес ее убьет. Мы стали вместе молиться, я попытался ее утешить и пообещал попросить Безлера пощадить ее.

В Горловке, куда мы въехали без оружия, нас встретила толпа вооруженных людей. Сначала подошел командир по имени "Боцман" и только потом, вместе с охраной, - Безлер.

Он вызывал неприятное впечатление. Я всегда везу с собой иконы и отдаю их тем, с кем веду переговоры. Безлеру я тоже протянул икону, но он отказался, ответив: я в Бога не верю.

- Вам известна дальнейшая судьба женщины, о которой вы рассказали?

- Честно говоря, нет. После этого я с Безлером больше не общался. Через несколько дней после этих событий он вышел из Горловки и исчез. Но надеюсь, что слово он сдержал. Как и многие полевые командиры.

Кстати, договариваться об обмене и забирать наших ребят во многом удается именно потому, что полевые командиры умеют держать данное слово.

Был случай с Олегом Мамаем, который был заместителем командира батальона "Восток". Когда я начал вести с ним переговоры, я почувствовал, что он верующий православный человек. Он отдал нам пятерых ребят, которые удерживались у него, а потом связался с другим командиром и договорился забрать там еще одного нашего воина.

Читайте: Жена "киборга": в плену меня били не меньше, чем мужчин

- Какие ощущения были от переговоров с Безлером?

- Было жутко. Потом уже я понимал, насколько мы рисковали. В толпе военных, которая нас встретила, были такие, которые снимали нас на камеру. Мы для них – ресурс.

Но, принимая во внимание Минские договоренности, мы относимся к пленным как ко временно задержанным. Понятно, что в Украине тюрьмы не как в Норвегии или Швеции, но над заключенными у нас не издеваются, мы понимаем, что мы будем их освобождать. Да, приходится надевать на них наручники и капюшоны при транспортировке, но, удерживая их, мы не заставляем работать или собирать на поле боя тела погибших.

А вот последний раз, когда мы ходили в Станицу Луганскую, я не могу сказать, что я боялся. Но когда на обратном пути мы зашли в город Счастье, начался обстрел. Причем слышались одиночные выстрелы, было понятно, что работают снайперы.

Читайте: Один год из жизни Горловки. Опубликован "видеосценарий" захвата Донбасса Путиным

- Снайперы умышленно "работали" по переговорщикам?

- Это здесь я переговорщик. А когда я захожу туда, я – участник военной операции. Коль я вызываюсь освобождать людей, то я сам иду и за людьми в противоположный лагерь.

Допустим, когда на прошлых выходных мы забирали студентов-индусов, то я туда ездил сам. Они фактически были там заложниками, выйти через Россию им не дали российские пограничники.

- За то время, что вы занимаетесь обменном пленных, у вас уже наработаны контакты нужных людей в стане врага?

- Врага? Если говорить о том, что есть люди, нарушившие нашу государственность, то в этом смысле, они, конечно, идут против закона Украины. Но я не отношусь к ним как к врагам. Я все-таки отношусь к ним как к заблудшим братьям. Общаясь с ними, начинаешь понимать, что они такие же, как и мы. Они подвержены таким же страстям и слабостям. Они страдают.

Но когда идет война и из района Донецка стреляют по нашим позициям, мы тоже ведем себя адекватно и отвечаем на их выстрелы. На войне, как на войне. И мы будем бороться за целостность Украины. Для нас Украина – от Львова до Луганска, от Чернигова до Фороса.

По-христиански мы должны это принимать. Когда блаженнейший Онуфрий выезжает в Москву, то его называют там "митрополит всея Украины".

Читайте: Захарченко заявил о приостановке обмена пленными

- Как же вы их тогда называете? Люди с той стороны?

- Дословно мы их называем "представители так называемой власти самопровозглашенных республик ДНР и ЛНР". Это тактично и верно.

- А с кем из представителей самопровозглашенных республик вы общаетесь?

- Я не обязательно общаюсь с "постоянными" людьми. Все зависит от поставленной задачи. Я знаю некоторых лидеров, общался и с Александром Захарченко, и с Андреем Пургиным, и с Дарьей Морозовой. Но в исключительных случаях я общаюсь с новыми людьми, например такими, как посол России в Украине Михаил Зурабов. Я дважды обращался к Патриарху Кириллу. Но если есть такая необходимость, выхожу напрямую на полевых командиров. Ради спасения человеческих жизней я готов общаться со всеми.

- Как получилось, что вы стали переговорщиком?

-Тут вот какая история. На Майдан я не ходил, Бог меня избавил от того, чтобы я оказался в какой-нибудь тяжелой ситуации. Мы с женой ждали ребенка, она тяжело переносила беременность и нуждалась в моей поддержке. Как раз 23февраля, в день советской армии, жена родила сына. Роддом расположен на Печерске, потому все события Майдана происходили у меня на глазах.

Я не был против Майдана и не запрещал своим сотрудникам ходить туда. Кто я такой, чтобы запрещать или ограничивать чью-то свободу?

А когда спустя месяц-два начались события на юго-востоке, я понял, что есть угроза уничтожения Украины как государства. Мы, мужчины, имеем определенную миссию в этой жизни – защищать семью, подчиненных, страну. Тогда я стал проситься: пришел к своему другу и сказал, что готов выполнять любую работу, чтобы помочь своей стране.

Сначала он мне отвечал, что у меня слишком много детей, и им я нужнее. А ближе к лету меня пригласили в СБУ и оказали честь предложением заняться тем, чем я сейчас занимаюсь.

У меня, как и у любого человека, много "скелетов в шкафу". Но с июля я 70% своего времени трачу на освобождение людей.

У меня всегда с собой несколько телефонов, по которым могут позвонить попавшие в беду. И знаете, общаться мне сложнее не со стороной, которая удерживает заложников, а с людьми, которые ждут своих близких. Каждый день мне звонят мужчины и женщины, мамы, жены, отцы, братья. Иногда звонят командиры частей, настоящие мужики, которые просят помочь найти пропавших бойцов.

Очень тяжело говорить с этими людьми, тяжело объяснить, почему Бог допускает их страдания. Но когда они видят, что мы посвящаем свою жизнь освобождению их близких, их это вдохновляет на то, чтобы ждать и не терять веру.

Читайте:Совбез РФ обеспокоен возможностью Майдана в России

- Вы не были на Майдане из-за того, что не хотели оставлять жену, которая ждала ребенка. Но события в зоне АТО более опасны и непредсказуемы, чем на Майдане. Как семья относится к тому, чем вы занимаетесь? Сейчас вы не боитесь за свою жизнь?

- Да, бывает. А от жены я долгое время скрывал, насколько это опасно, и думал, что она не знает подробностей моей работы.

Но в один из моих приездов моя младшая дочь Маша – она очень необычная девочка, сама перенесла четыре операции и, наверное, поэтому очень чувствительна к страданиям других людей – подошла ко мне и говорит: "Знаешь, папа, когда ты уезжал в последний раз, мама плакала". Тогда я понял, что моя жена все знает, просто не говорит об этом.

Понимаете, на Майдане была эйфория, но там все было понятно. Сейчас мы работаем на реальной линии фронта. И где бы ты там ни находился, там везде опасно, везде чувствуется тревога. Если уж стреляют по Краматорску, расположенному в глубоком тылу, а в Изюме пропадают люди, что является подтверждением присутствия там диверсионных групп, то на передовой тем более не может быть гарантий безопасности.

- Но все-таки шестеро детей…

- Мужчины в ответственный момент переживают некую браваду, подчас чрезмерную, но всегда оправданную. И потом, если не я, то кто будет этим заниматься?

И если с нами Бог, то кто сможет одолеть нас? Мне известно, что в Чигиринском православном женском монастыре в Черкасской области – каждый раз, когда я, католик, туда захожу, там круглые сутки читают Псалтырь. А мой друг, православный христианин, всегда меня подбадривает словами: "Ничего не бойся, если кто-то что-то задумает против тебя, земля будет плавиться у него под ногами".

Читайте: Мать Савченко написала Путину еще одно письмо

- Есть такое мнение, что освобождение пленных – это неплохой бизнес.

- Это плохой бизнес. Жизнь человеческая – бесценна, Бог дает ее и Бог забирает. Мы не можем покупать ее и продавать. Я всегда говорю, что мы не покупали и не продавали людей.

Да, есть разные волонтеры, и делают они благие дела из разных побуждений. Но за освобождение человека все грехи с Божьей помощью прощаются.

- А были случаи, когда просили выкуп за пленных?

- Были разные случаи, были провокации. Мы никогда на это не соблазнялись. Более того, мы помогаем тем людям, которые подвержены соблазну. Учитывая мои отношения со Службой безопасности Украины, с Минобороны, с Генеральной прокуратурой, мы очень быстро срабатываем, если узнаем о таких фактах - этими "дельцами" начинают заниматься соответствующие органы. Мошенник – это вечная профессия, в годы войны они всегда пытались заработать на людях, находящихся в состоянии аффекта, готовых спасать своих близких любой ценой.

Мое мнение: освобождать людей нужно бесплатно. На сегодняшний день с Божьей помощью группой, к которой я имею прямое отношение, уже освобождено более 1500 человек.

- По окончании вуза вы занимались кризисным менеджментом. Ваш мирный опыт помогает вести переговоры с военными, вооруженными людьми?

- Начиная с 1994 года я занимался консалтингом в области конфликтологии.

В идеологической войне очень важно использовать азы психологического воздействия. Та сторона использует их блестяще. В этой зоне везде действует стокгольмский синдром.

В захвате гостиницы в 1968 году в Стокгольме прослеживалось явное мусульманское присутствие. После освобождения несколько заложниц вышли замуж за террористов, которые их удерживали.

Я, как конфликтолог, на Донбассе в SWOT-анализе видел в начале этих событий, что время – наш ресурс. Весной прошлого года у нас была слабая власть, тогда противник мог воспользоваться ситуацией и захватить всю страну. К счастью, этого не случилось. Нерешительность киевской власти тогда из недостатка превратилась в преимущество. Преимуществом нашим было время.

Сейчас времени нет, потому что на Донбассе действует стокгольмский синдром. Чем дольше все это будет затягиваться, тем больше там будет людей, которые будут или сочувствовать тем, кто живет там не по законам Украины, или будут хотеть кардинальных перемен. Они устали от этого всего, им без разницы, кто там будет. Нас они воспринимают как врагов, несмотря на то, что восстанавливать Донбасс придется нам. А сопредельное государство они воспринимают как своего союзника. Конечно, там работает мощная пропаганда, убеждающая жителей региона в том, что Украина – это зло, а Россия – это добро.

Способы для достижения цели используются разные, начиная с классических каналов доставки информации – телевидения, радио, газет - заканчивая специальными; по полной программе используется распространение слухов как очень эффективный метод убеждения.

В идеологической платформе, используемой российской пропагандой, есть три установки, три точки опоры. Первая – против жителей Донбасса воюют фашисты, бандеровцы и правосеки; вторая – власть в Украине нелегитимная (несмотря на то, что даже на сайте российского президента есть сообщения "президент РФ Владимир Путин встречался с президентом Украины Петром Порошенко"); третья – на востоке воюют жидомассоны против православного мира.

Правда же только в том, что на востоке действительно идет война, и люди там погибают - с обеих сторон. Но сюжеты для российского телевидения готовятся вроде распятого мальчика. Иногда в основу сюжетов берутся реальные факты, но монтируются они все равно таким образом, чтобы манипулировать сознанием аудитории.

Мы в контексте этих событий говорим о том, что надо остановить войну, прекратить огонь и придерживаться Минских договоренностей. И мы стараемся их исполнять.

Читайте: Крах путинского режима будет связан с Украиной. Вопрос цены

- А противоположная сторона?

- Полевые командиры тоже заинтересованы в прекращении огня. У них есть понятие того, что договоренности надо исполнять.

Но и с нашей стороны я наблюдаю, что некоторые силы заинтересованы в продлении этой смуты и лихолетья и расшатывании ситуации изнутри. Такое впечатление, что в Украине начинается внутренняя раздробленность.

- Юрий, по вашим предчувствиям, скоро закончится эта война?

- Из рациональных соображений, думаю, что Россия не остановится, пока не проложит себе сухопутный путь в Крым.

Для себя они уже безоговорочно приняли "истину", что Крым – их. И фильм, в котором Путин рассказывает о присоединении Крыма, очень показателен в этом смысле.

Но я хочу нашим российским братьям напомнить о христианских канонах. С 1991 года Украина – самостоятельное государство. Вы же это признали в 1994 году в Будапеште. Вам не нравится, как у нас произошла смена власти? Но это наш вопрос! Придите к нам в доброте и в любви, подскажите и помогите, а не "отжимайте" территории.

Когда я участвовал в переговорах по освобождению Надежды Савченко, один высокопоставленный чиновник, помощник советника Путина мне с выраженным восточным акцентом сказал по телефону: "Слюшяй, нам нужен коридор на Крым". "За Надежду Савченко? Я понимаю, что я говорю с восточным человеком. Но это у вас можно поменять принцессу на полцарства. Мне ясен ваш расчет". "Да, нам надо грузы поставлять в Крым", - подтвердил мне собеседник.

- Вы тоже ведете переговоры об освобождении Надежды Савченко?

- Об этом постоянно ведутся переговоры, разными людьми, на разных уровнях. И на моем маленьком уровне, и на уровне Виктора Медведчука, и на уровне президента Петра Порошенко.

Мы все понимаем, что она заложница совести, а для россиян Надежда – это ресурс, который они используют.

О Наде Савченко я общался и с послом России Михаилом Зурабовым, и с одним из известных советником Владимира Путина, и многими другими известными и не очень россиянами и их представителями здесь.

Мне обещали помощь. Была история, когда был освобожден один россиянин. В результате военной операции он, по легенде, вышел к своим. Но они со своей стороны слово не сдержали и не отдали то, что обещали.

Если они нас любят так, как они рассказывают, почему же они не отдадут нам ее, не отдадут Олега Сенцова, Толю Карпюка и многих других ребят, которых они силой удерживают.

Читайте: В Басманный суд Москвы доставили похудевшую Савченко. Фоторепортаж

- Юрий, вы часто говорите, что вам помогает Бог, вы идете к сепаратистам, дарите им иконы... Вы глубоко верующий человек?

- Хотел бы, чтобы так было. Но христианин ли я - не мне судить об этом.

Для меня вера – это факты моей жизни, а не лекция по теологии. В моей жизни были такие моменты, что, если бы я не верил в Бога, то мог бы, наверное, убить своего обидчика.

Мы всегда стоим перед выбором - Варавва или Иисус Христос. Чаще всего я выбираю Варавву, потому что он боролся за справедливость, за свободу израильского народа. А Иисус Христос принимал все страдания. Мне тяжело принимать страдания. Мне легко взбунтоваться.

- Я слышала историю, как икона вам спасла жизнь

- Это было на 32-м блокпосту. Я расскажу то, что никому еще не рассказывал.

Я узнал, что несколько ребят из Херсона находятся у полевого командира, лидера пластунов Украины, генерала Петрова, он на тот момент был в городе Красный Луч и возглавлял, в кавычках, "Антрацитуголь".

Петров попросил отдать одного лнровца, ничем не примечательного для нас. За него он пообещал отдать всех наших ребят – шестеро человек.

После обсуждения деталей по телефону, я в сопровождении "Альфы", группы снайперов и антиснайперов отправился на встречу.

Петров мне сказал: ты не переживай, видимость хорошая, там наши ребята дули друг другу тычут. По его условиям, я должен был доехать до блокпоста, взять белый флаг и идти на встречу - один. Оптимизма его условия у меня не вызвали. Но и вернуться обратно я не мог, поскольку решалась судьба шестерых пленных.

Вместо белого флага, который в поле негде было найти, я взял в руку футболку одного из бойцов. В другую руку я взял икону.

Я шел, читая молитву и считая шаги, – мне предстояло их сделать 216 – и с каждым шагом мне становилось все понятнее, что меня никто не встречает. Только когда осталось около 100 метров, я увидел, что с противоположной стороны в мою сторону вышел человек, причем шел он неуверенно. Тогда я развернул к нему икону, чтобы показать, что я не "бомбист", не самоубийца.

Это оказался командир того блокпоста Владимир, он сказал, что от генерала Петрова им не поступало никакого приказа об обмене пленными. При этом он просил меня не волноваться, возвращаться обратно, а сам обещал связаться с генералом Петровым и прислать потом за мной гражданскую машину.

И я пошел назад. Когда я развернулся идти назад, я вдруг услышал, что вокруг меня поют птицы, шумит ветер, услышал голоса людей… То есть на то время, пока я шел туда, пока говорил с командиром этого блокпоста весь внешний мир для меня прекратил свое существование, все внешние звуки для меня были неслышимы.

Потом я еще раз сходил на встречу, и снова ко мне вышел не Петров. И только на третий раз я увидел невысокого дедушку в каракулевой папахе и генеральской форме, который и оказался генералом Петровым.

И мне, когда мы с ним уже разговорились, хотелось его, скажу честно, по-человечески обнять. Он мне рассказывал, как они тоже не принимали Януковича, обвинял его во всем том, что началось в Украине. А еще он говорил, что нам всем, маленьким людям, каждому на своем месте нужно делать все возможное, чтобы остановить эту войну, потому что Донбасс – это Украина. Это все слова казака, полевого командира.

- …Который сражался на стороне сепаратистов.

- Он мотивировал это тем, что они защищали Донбасс и его права.

Читайте:Кураев радуется, что позицию патриарха Кирилла по Украине определяет МИД, а не ФСБ

- Я знаю, что вы встречались с Кириллом. Что можете рассказать о нем?

- Я ездил на шестилетие его престолослужения полтора месяца назад. Меня взял с собой белоцерковский митрополит Августин.

Меня потрясло количество церковных иерархов, которые приехали со всего мира на это празднование. Там был потрясающий хор.

После службы Августин провел меня в алтарь и представил Кириллу: "Это Юрий Тандит, который освобождает пленных". Тогда я сказал ему, не знаю, помнит ли он это: "Отец, помогите спасти Надежду, она может умереть".

- Как отреагировал Кирилл?

- Я думаю, он услышал меня.