Волонтер Ольга Константинова о бизнесе на бойцах: для одних – война, а для других - способ наживы

Когда видишь эту хрупкую и симпатичную девушку – даже не заподозришь, каким сложным делом она занимается. Ольга Константинова, представитель днепропетровского "Фонда обороны страны", с августа, после трагических событий под Иловайском, курирует вопросы поиска пропавших без вести и вызволения украинских бойцов из плена.

Ольга рассказывает: главная ее задача – добыть информацию любыми возможными путями, из всех мыслимых и немыслимых источников. Иногда приходится быть и детективом, и немножко актрисой. Чаще работать Ольге приходится дистанционно. Но в "багаже" у девушки – и поездки в самое сердце оккупированного Донбасса. Недавно, к примеру, она умудрилась без обмена и без каких-либо дополнительных условий со стороны террористов вытащить из плена двоих украинских воинов, а также бойца батальона "Донбасс" с позывным "Семерка", который был в плену у террористов с 29 августа 2014 года.

"Обозреватель" пообщался с Ольгой Константиновой о сложностях и победах в благородном деле: возврате пропавших бойцов домой.

Ольга, расскажите, чем именно вы занимаетесь?

Моя задача - выяснить судьбу людей, о которых мы ничего не знаем. Когда мы узнаем, что человек попал в плен, задача усложняется: нам необходимо его вытащить.

Ситуации - очень разные. Иногда довольно-таки просто получить какую-то информацию. А по некоторым ребятам уже больше чем полгода вообще не имеем никакой информации. Вообще! Такое ощущение, что люди просто растворились в воздухе.

Много ли ребят, судьба которых неизвестна?

Количество людей неимоверное, скажем так. Официальные цифры, мягко говоря, отличаются.

По пленным или по погибшим?

По пленным. По погибшим, честно говоря, ничего не могу сказать, потому что это не моя компетенция.

Читайте: "Они выиграют эту проклятую войну!" В сети показали лица героев АТО

Скажите, приходилось ли сталкиваться с тем, что на теме пропавших без вести бойцов кто-то пытается спекулировать, получать материальную выгоду?

Очень часто! Жулики - это очень больная тема. Всегда ведь так было: для одних – война, а для других - способ наживы. Есть определенный алгоритм действия мошенников. Для родственников, которые разыскивают своих близких, самый простой способ получить какую-то информацию – это разместить в интернете, в соцсетях данные о своих любимых людях. Причем, они же выкладывают не просто фотографию и имя-фамилию. Естественно, они оставляют и свои контакты.

Мошенники очень редко работают по пленным – они ориентируются на пропавших без вести. Схема простая. Они звонят родственникам, представляются волонтерами или сотрудниками каких-то организаций, связанных с вопросами освобождения из плена, поисками пропавших. И предлагают свои услуги. Могут сказать что-то наподобие: вот вы - мама/жена такого-то? Мы его нашли. Он находится в плену в таком-то селе, у такого-то полевого командира (о котором никто никогда не слышал). Мы, мол, можем его забрать.

Некоторые сразу говорят, сколько это будет стоить. Говорят условия перечисления: перечислить на карточку, приехать на какой-либо блокпост. еще что-то. Другие говорят: что вы, что вы! Нам ничего не надо! Мы все сделаем просто так. Но вообще-то было бы неплохо, если бы вы перечислили нам денег на бензин, телефон пополнили. Причем на бензин очень странные суммы называются, если честно. Представьте: 10 тысяч гривен на бензин…

Люди ведутся?

Родственники деньги переводят, либо же каким-то образом передают и, естественно, с этими людьми связь прекращается. Они по факту уже говорят о том, что они деньги перевели и что такое вот с ними произошло.

Как вычислить таких мошенников?

Работая с родственниками, я им всегда говорю, что им надо, как "Отче наш" запомнить такой момент: если с ними вышли на связь и уверяют, что их пропавший родственник находится у звонящих – первая задача: услышать голос. Впрочем, зачастую только этого недостаточно. Ведь человек чаще всего находится в зашкаливающем эмоциональном состоянии, и если ему сказать "Мама, это я" - уже может среагировать. Поверить, что говорит с пропавшим сыном.

Поэтому следующий шаг – задать контрольный вопрос. То есть, спросить что-то такое, что может знать лишь этот человек – и никто другой.

Читайте: Бойцы "Киевской Руси" вернулись с войны: трогательные фото встречи

Мошенники действительно дают родственникам возможность пообщаться с якобы их пропавшим сыном или мужем?

Да, бывает такое. Дают пообщаться, а потом, когда говоришь с мамой, с женой, папой, братом - они говорят - да вроде он был… Они не успевают понять, с кем они разговаривают…

А если не дают возможности поговорить?

И такое бывает. Говорят: мы не можем дать поговорить, потому что он лежит в больнице, либо же их повели куда-то, на какие-то работы… Отлично. Пусть сфотографируют и ММС пришлют. Чаще всего, после таких требований они растворяются.

Мы родственникам постоянно об этом рассказываем. Но любящие люди – это любящие люди. И они хватаются за каждую соломинку. У них эта надежда: а вдруг… Хотя на самом деле, случаи, когда из плена забираются люди за деньги – единичны. На 500 человек - случая 2. Это очень большая редкость.

И там вряд ли пугаются контрольных вопросов, так ведь?

Да. Они скажут: окей, хорошо, мы завтра выйдем на связь и дадим ему поговорить. Если уже об этом идет речь.

Вот недавно была ситуация. Появился некий волонтер, который говорит: я вывожу пленных оттуда. И я вывозил вот такого человека: называет фамилию. Вывез я его недавно. Мы проверяем данные - такого человека нет. Никогда он не числился ни среди пленных, ни среди пропавших без вести. А он это рассказывает жене парня, который находится в плену. Он с нее просил 4 тыс. грн – якобы для того, чтобы поехать в Донецк. Обещал там найти ее мужа. Тот служил в добровольческом батальоне. Это был парень из "Днепра-1".

А с добровольческими батальонами там вообще туго все это проходит. ВСУшников рядовых меняют. Офицеров выменять посложнее. А с добровольцами вообще все очень сложно.

Они не хотят или у нас есть незаинтересованные?

Они.

Почему?

Я не знаю, как это объяснить. Я думаю, что тут ключевую роль играет то, что они именно добровольцы. ВСУшников призывали. С Нацгвардией тоже все понятно. А добровольческий батальон… Это ясно, что он туда добровольно пошел. Зная, почему он туда идет, зачем. Думаю, причина в этом.

А с мошенниками… Родственники начали делать глупости. А потом постфактум уже рассказывали, что переводили деньги.

Много?

Сумы назывались разные - от 300 грн на счет на телефон до 150 тыс. долларов (это было сразу после Иловайска). Это суммы, которые требовали мошенники.

Ничего себе! А платили люди сколько?

Суммы, которые родственники переводили - это 10 тысяч, 12 тысяч. Были и такие случаи, когда родственники переводили по 37, по 40 тысяч. Потом мошенники с деньгами пропадали.

А их же предупреждали… Когда потом с ними разговариваешь, они признают: да, сделали, наверное, глупость… А просишь: дайте номер телефона, с которого вам звонили или номер карты, на которую переводили деньги – слышишь в ответ: нет, мы не будем писать заявление…. Никто не хочет признавать, что его обманули…

Читайте: Мама комбата Кузьминых: мы передавали деньги, чтобы Олежку меньше били

Это как с теми телефонными разводами на тему "Мама, я в милиции, вези деньги"…

Да-да-да! Аналогично!

Если родственникам звонят, если всплывают такие моменты – мы обязательно просим, чтобы фиксировали номер, с которого позвонили. Если заходит разговор о перечислении денег – обязательно фиксировать номер банковской карты. И с этими данными - в правоохранительные органы, в СБУ. На худой конец, к нам идите, а мы уже будем дальше передавать.

Тем не менее, в моей практике - очень мало людей, которые писали заявления.

А хоть в одном случае нашли вымогателей?

Да. Но я подробностей, честно скажу, не знаю. Я знаю, что операцию проводили сотрудники СБУ. Знаю, что в результате они даже кого-то взяли. Но подробностей – кого, когда, как – не знаю, к сожалению.

Давайте поговорим о тех, кого, по большому счету, мошенниками не назовешь. Относительно недавно большой резонанс получила тема волонтеров, которые реально занимаются освобождением пленных – и которые в определенный момент начали брать с родственников деньги. Что-то можете сказать по этому поводу?

Я считаю так: волонтерские организации, конечно же, нуждаются во многом. Они нуждаются в транспорте. Они нуждаются в бензине. Иногда им нужны реанимобили и т.д .и т.п. Но вот лично я с чем сталкивалась – это когда выставляется номер счета на всеобщее обозрение. Мы, такие-то, занимаемся тем и тем, и вот нам нужна помощь. Такой момент я, в принципе, понимаю. Что поделаешь, так волонтеры работают. Но просить денег у пострадавших (а родственники - это пострадавшая сторона) - преступление.

Читайте: Музыкальная пауза. Бойцы АТО поют хиты Скрябина в перерывах между боями: видеофакт

Но такие преступления совершаются? Я понимаю, что, возможно, вы не захотите называть фамилии. Но хотя бы скажите, знаете ли вы о таких случаях?

Да. Я знаю о таких случаях. Но опять-таки, как говорится, не пойман - не вор. Для того чтобы утверждать, что – да, это именно так и произошло - нужно иметь какие-то доказательства. Поскольку прямых доказательств я не имею, есть только косвенные, то…

Вы упомянули, что информацию о пропавших без вести приходится раздобывать всеми правдами и неправдами. Откроете какие-то секреты?

Лучше этого не делать. Потому что мы используем все возможные методы. И если я начну детализировать, какие именно - в будущем их нельзя будет использовать.

Честно вам признаюсь. Я вижу, кто-то дает интервью, кто-то что-то рассказывает. Признаюсь честно: лично я все это время пыталась никак нигде даже не светиться. Избегала давать интервью. Потому что ситуации бывают разные. Вдруг мне завтра придется поехать туда и в качестве кого-то выступить?

Вам же уже приходилось туда ездить?

Да.

И как прошло?

Меня после одной поездки туда не пускали. Некоторое время назад была ситуация. Не были соблюдены определенные меры предосторожности и у меня были большие шансы попасть в плен самой. Слава богу, что все обошлось, все закончилось хорошо, я вернулась и все в порядке. Но после этого я некоторое время остаюсь здесь.

Читайте: Из плена террористов освобожден украинский разведчик

Для вас лично как это все начиналось? Почему именно это направление?

Начинала я работу эту со Штаба национальной защиты, который работал в здании Днепропетровской ОГА.

До того, еще во время Майдана, когда происходили все эти события, я жила в России. В Санкт-Петербурге. Я сама – украинка. Родом отсюда. Но во время Майдана, так сложилось, жила там – у меня там была работа, личная жизнь…

Но когда тут случился пик, где-то к марту мне стало понятно: мне надо на Родину. У меня здесь ребенок остался, родители. И я поняла: я должна вернуться. Было стойкое ощущение, что здесь я нужнее. Я не знала, что я буду делать. Не представляла, чем буду заниматься. Была только мысль: мне надо домой. И я приехала. Долгое время не могла понять, что делать и куда идти. Потом случайно познакомилась с девчонками из Штаба Нацзащиты. И сказала: я хочу помочь.

Это было сразу после Иловайска. Мне дали телефоны, компьютер и сказали, что главная задача – собрать максимум информации о тех, кто вышел из окружения, кто попал в плен, кто погиб.

Потом мы начали немного заниматься и ранеными. А что дальше делать, как говорится, жизнь подсказала. Когда наши телефоны начали обрывать родственники и рассказывать, что они знают о своих пропавших без вести родных и об обстоятельствах их исчезновения – ясно, что они это делали не для того, чтобы мы просто вели какую-то статистику. Очень важно было с ними просто поговорить. Успокоить. Дать почувствовать, что они не одни со своим горем.

Плюс, важный момент: ты знаешь о том, что они позвонят через два, через три дня, через 5 дней. Некоторые звонят ежедневно и спрашивают: ну что? И стало понятно: собирать информацию - это очень здорово, но надо еще что-то делать.

Мы начали налаживать контакты какие-то, искать дополнительные возможности – кроме выхода на связь с теми же переговорщиками, которые могут нам давать какую-то информацию, но не могут напрямую контактировать с родственниками. Я стала таким вот "связующим звеном". Они передавали какую-то информацию мне, а я уже могла передавать ее родственникам. Потому что после иловайской трагедии поток был сумасшедший. Хотя самое жуткое ощущение было тогда, когда вдруг на 15 минут замолкал телефон или ты поднимаешь голову – а там, где толпилась масса людей – никого нет. Тогда казалось, что это затишье перед бурей. Мы всегда пугались таких моментов.

Часто ваши усилия вознаграждались? Многих ли удалось отыскать?

Многих нашли. Кого-то нашли в плену. Кого-то, к сожалению, находили среди погибших. Есть и такие, о ком вообще нет никаких сведений – до сих пор. Хотя это не значит, что эти люди мертвы. Недавно была ситуация, когда человек вышел из плена через полгода. Он попал в плен еще под Иловайском. И он никаким образом не давал о себе знать. Не выходил на связь – у него не было такой возможности. И нигде, ни по каким данным не всплывало, что он в плену. Честно говоря, уже появлялась такая мысль – очень нехорошая! – что мы его не найдем.

И тут происходит обмен. И – опа! Это, конечно, счастье. Это самые радостные моменты в этой работе - когда здесь встречаем пленных. А для меня самое классное ощущение, когда я звоню родственникам и говорю: ваш сын или ваш муж едет в Днепропетровск – вы можете приехать и забрать его домой... Эти моменты искупают все затраченные нервы, все бессонные ночи…

Часто ли они бывают, такие моменты?

Сейчас, в основном, на Днепропетровск не везут. Если как-то забирают – на Харьков везут. Сюда попадают единицы. Но чуть-чуть эти приятные моменты развернулись в другую сторону. Уже не я звоню, а мне звонят. И говорят: вы нам помогли, спасибо. Это самое классное, что в этом есть. В такие моменты понимаешь, что все не зря. Весь этот дурдом, который длится уже больше полугода – без выходных, без личной жизни… Какая, к черту, личная жизнь?! Я вам признаюсь: своего 10-летнего сына, который живет с бабушкой и дедушкой, вижу раз в неделю. И то – если мне повезет.

Как ни стараешься не пропускать через себя – не выходит! Не получается. В какие-то моменты что-то ломается. Приходишь домой – и начинается…

Как быстро удается брать себя в руки? Или такие срывы, наоборот, помогают не сойти с ума?

Оно вот вышло - и все. Берешь себя в руки - и можно дальше продолжать. Каждая мама, каждая жена, каждый брат или сестра – им главное дать уверенность. Не в счастливом исходе, нет! Этого-то как раз категорически нельзя делать. Никто и никогда не сможет дать им подобных гарантий – в том, что их близкий человек вернется домой живым и невредимым. Им как воздух нужна уверенность в том, что их не забыли. Что их проблема – не их личная трагедия. Это общая боль. И мы приложим максимум усилий, чтобы найти человека и вернуть его.

Параллельно берешься за какие-то текущие моменты. Кому-то надо помочь, что-то где-то подсказать, кто-то с документами какими-то не может разобраться... Делаешь это все, потому что эти люди – они для тебя уже не чужие.

Расскажу вам одну историю. Может, помните, женщина одна, волонтер, в плену провела два или три месяца. Ее еще после освобождения "Громадское" показывало. И все время, что она была в плену, ее муж буквально просидел возле меня. Это все переживалось вместе – новости, отсутствие новостей… В итоге, когда ее освободили – женщину, которую я никогда в жизни не видела – у меня было ощущение, что это очень родной мне человек. Я страшно переживала. Когда ее удалось освободить – мне позвонили и сказали: жди, встречай, везем Вику.

Там были серьезные проблемы со здоровьем – надо было много вопросов с медиками решить. И вот до ее приезда остается час – а я хожу из угла в угол и думаю: как я ее встречу? Что скажу ей?.. Вот таких чисто человеческих, простых переживаний – очень много. Вообще все абсолютно по-другому воспринимается. Ценности кардинально изменились за это время. Вообще отношение к жизни поменялось…

Первый разговор с родными помните? Самый-самый первый?

Первый разговор… Я очень волновалась, понятное дело. Я всегда считала, что в таких ситуациях у нас есть кризисные психологи, которые точно знают, как разговаривать с людьми, потерявшими родственников. Оказалось, я ошибалась.

Первый диалог… Я скажу так: мне повезло. Мне повезло, потому что пришла абсолютно спокойная семья. Это был не телефонный разговор. Они пришли. Они были очень спокойны, очень рассудительны. Они очень трезво смотрели на ситуацию. Они рассказывали все, что удалось самим узнать.

Знаете, людей всегда интересует такой момент – есть ли их близкий в списках? Вот они звонят, говорят фамилию и спрашивают: в списках есть? Они убеждены: если есть в списке – значит, есть гарантия, что этим человеком занимаются. "Он у нас в плену. Он в списках есть?" - такое приходится слышать очень часто. Люди верят: есть в списках – значит, попадет под обмен.

И вот они пришли, говорят: мы знаем, что он в плену. Он выходил на связь. Был там-то, там-то. Очень легкий был разговор.

Но, наверное, не все разговоры такие, правда ведь?

По-разному бывало. Один раз - каюсь - на одну женщину пришлось накричать. И только потому, что это был единственный способ, чтобы она меня услышала. Ее надо было ввести в шоковое состояние, чтобы она в себя чуть-чуть пришла. И просто вышла из истерики. Один только такой случай был.

Читайте: Не спрячешься! Как проходит зачистка в Марьинке: опубликованы фото

А с агрессией сталкиваться приходилось?

Нет. Я не сталкивалась. За все время такого не было. Были моменты, когда доходило до смешного. Была одна мама, у которой сын оказался в плену. Она звонила, очень спокойно все расспрашивала, а потом начинала нам говорить, что она покончит жизнь самоубийством.

Первый раз мы, конечно, на это все очень серьезно повелись. Представьте: она кричит "Я себе чего-то сделаю!" – и бросает трубку. Начинаешь перезванивать, как-то пытаешься общаться с ней. А она в психах, маты трехэтажные… Там разные варианты были. Потом, когда она стала звонить через день уже и каждый раз угрожать убить себя, мы стали спокойнее к этому относиться. Причем, там были разные вариации. Иногда очень сказочные. Изощренные.

Например, звонит и говорит: "Вы ничего не делаете. Вот я поеду под воинскую часть, возьму бензин, обольюсь и подожгу себя". В следующий раз она звонит и говорит следующее: "Я поеду в воинскую часть, найду там бензин и подожгу себя". Потом она рассказывала, что нет, она поедет в воинскую часть, найдет там бензин и подожжет и себя, и еще кого-нибудь...

Чем все закончилось?

Она успокоилась. Когда ее сын вышел из плена. Это вот один был такой случай. Чаще всего мамы и жены плачут. Тут главное просто дать им почувствовать, что их не бросили. Что мы с ними.

Есть такая штука… Я не могу представить, каково им. И этой бедной маме не поможет, если я буду ей говорить: я вас понимаю. Ей больше поможет, если я скажу ей: я не представляю, насколько вам тяжело. У меня это в голове не укладывается. И вот в таком варианте они больше открываются. Бывает, с некоторыми сидишь – часами разговариваешь. С некоторыми родственниками общаемся до сих пор, уже более дружески. "Как дела?". "Может, чего помочь надо?"… Многие помощь предлагают. Посидеть, на звонки поотвечать. Поволонтерить как-то…

А вот из бойцов, которых удалось освободить, есть кто-то, кто запомнился больше остальных?

Больше остальных?.. А знаете, да! Это было три бойца.

Обычно мы бойцов из плена встречаем с Татьяной Губой. Но в тот раз был такой тихий обмен… Привезли троих ребят. Причем, привезли, ко мне завели - и сказали: ты знаешь, что с ними делать. И я, как вот своего сына вожу – так и их за руки взяла…

У нас еще тогда такая дурацкая ситуация получилась – у меня даже транспорта не было, чтобы их по больницам повозить. В итоге, как-то мы организовались. И я их водила за руку, из кабинета в кабинет. "А вот сейчас, зайчики, идемте на флюорографию"…

Знаете, что меня поразило? Их состояние. Я пока там с их документами разбиралась (то подписать, то сделать, туда забежать), сказала им: ребят, вы тут станьте… Или вон туда присядьте – а я скоро вернусь. И вот какая штука: если бы я ушла и вернулась аж через сутки, они бы продолжали стоять там, где я их поставила… Они были абсолютно сломлены после 4 месяцев в плену!..

При этом, слава Богу, они были абсолютно здоровы. У них не было ранений. У всех троих была контузия, но уже старая.

Мы когда ребят встречаем – общаемся с ними, конечно. Но, честно говоря, на особо близкое общение времени нет – слишком многое нужно успеть сделать за короткий промежуток времени.

В тот раз было не так. Ты каждого из них берешь за руку – и говоришь: идем… Не бойся…

Взрослого мужчину…

Да, взрослого мужика… Спрашиваю: вы голодные? "Нет!!!". Ну как же "нет", когда вы тут у меня уже полдня топчетесь? И они так с опаской на меня смотрят: вдруг это ужасно, если они мне вдруг скажут, что голодные? Говоришь: ребята, присаживайтесь. А они тебе: "Нет, мы тут возле стеночки"… Стали, выстроились… Это, конечно, было ужасно.

Потом они отошли... Причем, мы сделали хитрый ход. Так, конечно, нельзя было делать, но мы сделали. У меня есть друг один, который как раз ко мне зашел. Я ему говорю: ты побудь с ними. Поговори. А я – по своим делам. Через время он мне звонит, говорит: я их повел гулять. Тут, недалеко, в парке. Спрашивает: слушай, а они же здоровые? Медосмотр прошли? Ниче, если я их пивом угощу? Пацаны ж 4 месяца в плену пробыли. Неужели не могут пивка выпить? Немножко, по стаканчику. Ну пожалуйста!". Ладно, говорю. Но только под твою ответственность.

В итоге, я уже все сделала. Все подготовила. Ребят надо было домой отправлять. Билеты мы им купили… Звоню: вы где? "Ща идем!". Приходят. Боже! Другие люди! Каким-то образом эта недолгая прогулка, которую мой друг им устроил, их расшевелила.

Мне было очень приятно, что они еще долгое время чуть где что - тут же звонили: "Олечка! Олечка!"… Это, конечно, было очень приятно!

Я ребятам, которых из Днепра провожаю домой, всегда говорю: приедете – отзвонитесь. Будут какие-то проблемы (всякое в жизни бывает) – звоните, будем разбираться как-то… Вот и эти ребята уехали. А на следующий день один из них, Вася, звонит мне. "Оля, здравствуйте! Мы вот тут сидим – мама моя, жена моя, родственники – все-все вам привет передают. В общем, мы за вас пьем!". Ну, говорю, класс, вы молодцы. Больше мне для счастья ничего не надо (смеется).

На фоне этого всего какие-то проблемы, какая-то бытовуха – смотришь и думаешь: господи, какая ерунда! Тут вопросы жизни человеческой решаются. Ценность человеческой жизни начинаешь осознавать именно в такие моменты!

Вы в Днепропетровске создали уникальную базу пропавших без вести. Расскажите немножко об этой базе.

База общая. Начиная с событий июнь-июль 2014 года - по сегодняшний день. В этой базе - информация по всем известным нам пленным и пропавшим без вести. Если пропавших без вести находим погибшими - там меняется статус.

Не могу сказать, что эта база прямо совсем полная. Потому что она формируется на обращениях. На той информации, которую предоставляют родственники. Либо же когда приходят сослуживцы и говорят: у нас там пропал Вася, Петя, Дима, еще кто-то, десять человек, к примеру. Таким образом формируется база. Количество не скажу, потому что, во-первых, я могу очень сильно ошибиться в цифрах. Обновление происходит каждый день. Каждый день приходит какая-то информация. И мы вот с вами разговариваем, я скажу вам информацию, а через 15 минут это будут уже совершенно другие цифры.

К тому же, бывает так, что есть информация, что человек в плену, но это не подтверждено достоверно. То есть, его ни туда, ни туда не определишь.

Могу сказать лишь приблизительно: на сегодняшний день база содержит где-то около 2 тыс.200 человек. Это за весь период времени. С июня. И я понимаю, что эта база далеко не полная.

Кроме событий под Иловайском, после каких периодов было интенсивное пополнение этой базы?

Донецкий аэропорт. Дебальцево. Это были три такие серьезные волны. Это потоки. Потоки людей, потоки обращений… Причем это не говорит о количестве людей, которые пропали. Потому что у меня были случаи, когда по поводу одного пропавшего человека в течение недели обратилось 30 людей. Они разные. Они его друзья. Они между собой не контактируют, но они все пришли. Было даже такое, что вот стоит стол, а перед столом очередь. 5 человек. Они между собой все незнакомы, а потом выясняется, что они пришли все по поводу одного человека. Такие вот потоки бывают.

Читайте: Бойцы АТО показали, какая участь постигла флаг террориста Гиви: фотофакт

Тяжело?

Вы знаете, да. Если раньше мы тут переговаривались: вот я поспала сегодня 4 часа, вчера – 2, то сейчас счет идет на сутки. Трое, четверо суток без сна практически стало нормой. Потому что люди идут, идут, идут… И идут днем. А информацию надо обрабатывать. А когда с ней работать, если днем люди? Значит, с ней надо работать ночью. Мы старались. Первое время мы работали без выходных абсолютно. Потом я ушла с работы на информации и уже только в очень сложных случаях общалась с родственниками. А девчонки у меня работали так: вот они выходили на 9 утра – и до 9 вечера телефоны не выключались. Шел прием.

Бывает, приходишь домой… Я помню, первое время у меня тряслись руки. Я вваливалась в квартиру, рыдала, не знала, что делать… А потом выработался, как я его называю, профессиональный цинизм. В какой-то момент начинаешь более отстраненно к этому всему относиться. Более спокойно. Но не переживать совсем - не получается.