"Знала бы, где мой сын – пешком бы туда побежала, не побоялась": мама пленного Руслана Сугака больше 7 лет ждет его домой

Уже 7,5 лет Елена Сугак с Днепропетровщины ждет своего сына. 29-летний Руслан Сугак стал одним из не вернувшихся из Иловайска бойцов 40 батальона территориальной обороны "Кривбасс". Мама уверена: ее сын все это время находится в плену на оккупированных территориях. Хотя ни разу за эти годы не слышала его голоса и не знает, где боевики держат Руслана.

На протяжении всех 7 с лишним лет Елена живет надеждой, что однажды дверь ее дома откроется – и в нее войдет Руслан. Что те, кто удерживает его в плену с 2014 года, вернут ей сына, а ее внукам – отца. Поэтому и делает все, что может, чтобы и Руслан, и сотни других наших соотечественников, ныне находящихся в плену, вернулись домой. Вместе с другими мамами пленных Елена создала организацию "Берегиня" – и вместе они не дают ни государству, ни миру забыть об их детях и всех, кого до сих пор держат в плену как на оккупированной части Донбасса, так и в России.

История более 7 лет поисков и надежды – дальше от первого лица.

Первая повестка Руслану пришла еще в апреле 2014 года. Я ее сыну не показала: он уже несколько месяцев с женой жил у тещи на Кировоградщине, решили с ней побыть, пока она отойдет после гибели отца Маринки в ДТП... Тогда 40 БТрО только начинал формироваться, и ребята должны были ждать в телефонном режиме, пока их не вызовут. Потом пришла вторая, третья повестка… И последнюю я отдала сыну – не будешь же вечно их прятать. Да и лгать в нашей семье не принято… Руслан сразу же с этой повесткой поехал в военкомат. Сказал: "Ну а как? Я же не буду все время прятаться!". В военкомате ему сказали ждать вызова и собрать "тревожный чемоданчик".

Забрали Руслана 12 мая. Комплектация батальона "Кривбасс" завершилась 27 мая. И ребят на неделю вывезли на полигон 17-й танковой бригады в Макулане (микрорайон в Кривом Роге. – Ред.). Там у них была "подготовка" – если можно это так назвать. Разваленная страна, заброшенный полигон – и они в резиновых тапочках идут в тир стрелять. А вокруг змеи ползают… Тогда это называлось "пристреливаться".

А через неделю их присоединили к ВСУ.

"Кривбасс" создавался как батальон территориальной обороны. Они должны были стоять на блокпостах в Днепропетровской области. Но ребят, еще вчера работавших кто шофером, как мой сын, кто врачом, кто менеджером, отправили воевать. Хотя среди них были те, кто даже "строчку" не служил, оружия никогда в руках не держал... Брали тогда вообще всех. С Русланом служил, например, Саша Гажур (царство небесное ему, бедному) – так у него зрение было -7. И ничего, написали, что "годен". Время такое было, что брали и "кривых", и "горбатых", и тех, у кого детки малые... И наши дети шли. Так мы их воспитали: если надо – значит, надо. Надо было идти.

Я до последнего не знала, что Руслана отправляют на Донбасс. Узнала накануне поздно вечером. Он мне позвонил, сказал, что их куда-то будут перебрасывать. И что ему нужны берцы, разгрузка, форма… В то время у нас на Днепропетровщине уже трудно было это достать. Все раскупили, даже в рыбацких магазинах. У нас же, кроме 40 батальона, еще 17 танковая, 93 механизированная, 54 бригады базируются. Так родители и волонтеры все из магазинов выгребали. Но я сыну пообещала, что что-нибудь придумаю – и утром привезу ему все, что нужно.

Полночи знакомых обзванивала, собирала, у кого что было… А когда утром набрала сына – он сказал, что они уже не в Кривом Роге. Уже уехали…

Ребят наших тогда всем миром собирали. Люди с зарплат часть отчисляли. В нашем поселке есть завод огнеупорных блоков и бетонов – и его владелец всем ребятам, призванным из нашего поселка, закупил первым броники и разгрузки. А волонтеры вместе с администрацией все остальное собирали, от трусов и до носков. Одевали полностью.

Сын мне много о войне не рассказывал. Выспросить, где он и что он – это целая проблема была. Как-то мы узнали, что они двое суток сидят без еды и воды, пили из лужиц в донецких степях, потому что жара уже стояла страшная… Собрали им еду, воду, медикаменты – и я начала расспрашивать сына, куда это можно отправить. Он мне так и не признался. Даже военкому не сразу сказал. И мы такую огромную бандероль тогда отправили на его имя. Ребята еще удивлялись, говорили: Русик, у тебя мама, что – в администрации где-то работает, что посылкой пол машины переслала? А сын отвечал: ну вы такие смешные… Моя мама работает мамой.

Я уже перед самим Иловайском узнала, что "Кривбасс" и под Славянском стоял, и под российскую границу их перебрасывали.

А уже перед Иловайском Руслан на несколько дней приезжал домой. Их тогда поочередно всех пытались отпустить, давали по неделе вместе с дорогой. Если кто-то один задерживался – следующий ехать не мог. И ребята во что бы то ни стало пытались успеть вернуться. Дружные были очень. Хотели, чтобы каждый хоть на немножко домой попал.

Руслан приехал домой 13 августа. 15-го у его дочери был День рожденья. Помню, как только он подъехал, я подбежала поздороваться, открыла дверцу машины – и увидела его глаза… Это были глаза не 29-летнего мужчины, а старого человека, видевшего такое, что мне и в страшном сне бы не приснилось . Глаза человека, полностью переосмыслившего все – и дорожащего каждой минутой жизни… Я эти глаза никогда не забуду…

Вечером, когда мы уже поужинали и невестка повела детей укладывать спать – мы с Русей сидели на крыльце и долго разговаривали. Я ему говорила: сыночек, ну, можно же было не пойти – сидел бы дома… А он ответил: "Ма, ты просто не видела, что там творится… Земля горит, дома разрушены, люди… Это такой ужас, что я тебе даже передать не могу".

Помню, рассказывал о случае, когда с неподконтрольной стороны к их блокпосту подъехала машина. Они остановили ее. Оттуда вышла женщина. А в машине осталась маленькая девочка, видно, что очень больная… И эта женщина спрашивает у Руслана: вы же не будете в нас стрелять? "Я, – говорит, – ответил ей только – почему бы мы стреляли по своим? А она вдруг упала на колени и давай мне руки целовать… Я настолько в шоке был, что не передать. Та девочка в машине – она ведь возрастом как моя доченька… Мы с ребятами сразу у кого что в кармане, какая-то конфета, еще что-то – все тому ребенку отдали. А женщина долго еще благодарила. Говорила: "Спасибо, что вы здесь. Что вы нас защищаете. Поверьте, здесь все вам благодарны за то, что вы нас не бросили".

Пока Руслан был дома – он спал на полу. Боялся, чтобы никому не навредить ночью. Говорил: я буду спать, мне что-нибудь приснится – и я спросонья могу кого-то нечаянно ударить. Дети с невесткой спали на диване, а он – возле них, на полу… Подрывался от каждого шороха.

17 августа Руслан уехал. С тех пор мы его больше не видели.

В последний раз с сыном я разговаривала по телефону 28 августа. Тогда уже ужас что творилось. Мамы здесь, у нас в Кривом Роге всю власть на уши поднимали. Что дети наши – в окружении. Что они выйти не могут… Часть мам уехала в Киев, под Администрацию президента. Часть – осталась здесь, в военной прокуратуре мы писали заявление на тогдашнего комбата "Кривбасса". Потому что 24 или 25 августа враг из "Градов" накрыл штаб батальона, полностью его разбил. И комбат забрал около сотни военных, которые были рядом – и вывез их. Тогда еще можно было вырваться из окружения. Грубо говоря, сбежал. И бросил часть своих бойцов, державших блокпосты, на произвол судьбы. Без приказа на выход. Без воды. Без боекомплекта… И мы, родители, тогда ходили на него писали заявление из-за этого.

Тогда, в военной прокуратуре, мы впервые услышали словосочетание "зеленый коридор". Узнали, что продолжаются переговоры, чтобы наших ребят вывести из окружения под Иловайском… И тогда, 28-го (это четверг был) я Руслану говорила: сыночек, все будет хорошо! В понедельник ты будешь дома. И вас больше никуда не пошлют… Потому что в прокуратуре нам сказали, что если человек хотя бы час провел под "Градами" – это практически 100% контузия, и согласно действующим на тот момент распоряжениям, такой человек уже не может быть на первой линии… А 40 батальон в Иловайск две недели бесперебойно из "Градов" крыли. Их нужно было категорически выводить оттуда. Нам военный прокурор обещал, что если они выйдут – во второй раз их уже никто никуда не возьмет. Мы тогда поверили. Хотя потом же было Дебальцево, куда снова тех же ребят погнали. Тех, кто остался жив после Иловайска…

Нам рассказывали, что российское вторжение произошло после Дня Независимости. Но это не так. Первые ребята из нашей 40-ки попали в плен за несколько дней до того проклятого "зеленого коридора". Когда в Киеве проходил парад – уже в плену был Володя Свирский. Он с побратимами попал в засаду в районе Снежного. Их в ночь с 23 на 24 августа взяли в плен россияне. Да и наши ребята уже к тому времени задерживали российских военнослужащих... А нас пытаются убедить, что россиян еще не было?

В том последнем разговоре 28 августа Руслан сказал, что у них уже объявлен "режим тишины", что в течение следующих трех суток он сам будет нас набирать, когда будет можно. Нас же просил ему не звонить, потому что телефоны у него будут выключены: к тому времени российские войска сразу накрывали точки, где кто-то звонил. Обещал, что при возможности будет пытаться дать знать, где он и что он.

А на следующий день начался ад.

Наш поселок находится между тремя областями. И где-то с 10 утра до, наверное, 12-ти в небе творилось что-то невероятное. Постоянно летали вертолеты и самолеты. На восток и обратно. Один за другим. Кажется, в небо подняли все, что можно было поднять. Потому что я видела не только ВСУшные зеленые самолеты, но и старые, на которых звезды были видны.

Тогда, после 10 часов, мы, мамы, начали звонить куда только можно. Нам никто не отвечал. Я даже Хомчака набирала. Потому что еще до Иловайска, когда все только начиналось, связывалась с ним... Он тогда мне говорил: "Понимаете, не только ваш сын там. Я тоже здесь нахожусь. И моя мама тоже не знает, где я. Думает, что я где-то отдыхаю. Но я ребят не оставлю".

29-го Хомчак мне уже не ответил. Тогда я начала набирать его заместителей. И один из них взял трубку. Сказал, что они сами не понимают, что произошло. Что были договоренности, которые россияне нарушили. Что ребята частями пытаются выйти из той зоны. И тех, кто вышел, в штабе сектора опрашивают, кого и где они видели в "коридоре".

К вечеру я уже знала, что наш Руслан из "зеленого коридора" вышел. Мне перезвонил полковник из штаба сектора. Сказал, что группа, в которой и мой сын, прорвалась, ночью они должны выйти в Розовку. И мы ждали…

Ребята выходили неделями. Выяснилось, что эти дети, выбиравшиеся после того побоища, никому не нужны. Они пешком шли домой, на Кривой Рог. Обгоревшие, ободранные, грязные и голодные. Их подбирали по дороге дальнобойщики и простые водители. Подвозили к городу. Недели полторы-две они шли. Сходились со всех полей и посадок.

Мы ожидали, что однажды так же придет и наш Руслан. У нас все было открыто: окна, двери… Мы прислушивались к каждому шороху. Надеялись, что он вот-вот появится на пороге… Но время шло, а его не было.

А потом мы хоронили первого нашего погибшего, Сашу Гажура. И во время похорон мне позвонили из Офицерского корпуса Рубана. Сказали, что Руслан попал в плен. И что я должна срочно ехать в СБУ и подавать заявление. Это было 4 или 5 сентября.

Мы с дочерью сразу собрались ехать. Но прежде нам нужно было взять в местном военкомате справку, что Руслан действительно служил в ВСУ. Мы созвонились с военным комиссаром (это был нерабочий день), он приехал, сделал нам справку. И говорит: так зачем же вам ехать куда-то? Сейчас везут 13 ребят, среди них – ваш Руслан. Уже скоро будет дома!

Но мы с дочерью все же решили подать это заявление в СБУ, а оттуда – сломя голову помчались в Днепр, встречать ребят. И там узнали, что среди 13-ти освобожденных Руслан есть, но не наш, а другой мальчик из 40 батальона.

Так мы встретили наших первых освобожденных пленников. Сказать, что это был шок – ничего не сказать. Может, на видео и фото это не очень заметно, но в реальности на них, бедных, было больно смотреть. Грязные, в саже… А руки!.. Словно они уголь теми руками гребли. До крови сбитые пальцы… Это было что-то страшное и непонятное – что в 21 веке где-то может происходить такой ужас.

Я уже позже, по рассказам ребят, немного узнала о том, как мой сын выбирался из "зеленого коридора".

Из Иловайска Руслан выезжал на "Урале". Ребята говорили, он был за рулем. Благодаря тому, что он довез их до поля, часть из них остались в живых. Тогда, в первый день, они разбежались, кто куда. Их в течение двух дней обстреливали из тяжелой артиллерии. А ведь они остались без командира, сами, дезориентированные… Они не знали, куда идти. Тогда же у большинства не было смартфонов с GPS-навигаторами. У кого еще были заряженные телефоны – пытались связываться с кем-то, чтобы понять хотя бы, в какую сторону идти, более-менее сориентироваться…

Так, блуждая, на третий день мой сын встретился с группой ребят из 40 батальона. Они вместе переночевали. Утром – похоронили погибшего: ребята тащили его тело с собой, не хотели бросать. Чтобы тот, кому посчастливится выбраться, смог рассказать, где похоронен этот мальчик.

Дальше их снова начали обстреливать. И боевики зачищали территорию. Поэтому ребята снова бросились врассыпную. Руслан мой до последнего был вместе с одним мальчиком. И они почти выбрались, им с полкилометра до наших оставалось, когда Руслан вечером наступил на растяжку, был ранен… Побратим тянул его на себе, сколько мог. А потом Руслан попросил его оставить, сказал, что вместе им не выбраться. Они слышали, что их преследуют… Сын сказал: "Ты иди сам, а потом вернешься за мной". И этот мальчик ушел. Когда вернулся с нашими – Руслана там, где он его оставил, уже не было…

Я думаю, мой сын попал в плен 1 сентября. Этим днем датировано видео российского ОРТ с нашими пленными ребятами – и там сказали, что и Руслана взяли в плен. Я видела сына и на видео с Гиви, когда наших ребят на колени поставили у военных грузовиков – прямо в поле. Руслан там с самого края, прямо у машины – опирается на вытянутые руки. Видно, ему было очень больно. На нем еще, на единственном – кепка надета…

И когда в Донецке устроили "парад" пленных украинских воинов, а затем выкладывали видео в сеть – я уверена, что на тех кадрах видела и своего сына. Да и все, кто видел этот "парад", говорят: там наш Руслан…

Из тех видео мы и узнали, что Руслан попал в плен. И стали его искать. Просили кого только можно, в частности, и волонтеров попытаться узнать о его судьбе. Так получили первую весточку: нам сказали, что сын ранен и находится в Донецке, в больнице имени Калинина – в травматологическом отделении.

Оттуда, как я понимаю, его вывозили в Ростов-на-Дону, в тамошнюю больницу. Его карточку, где это указано, волонтеры нашли, когда был обмен в октябре 2014 года.

А осенью 2015 года опять же волонтеры, которые заезжали на ту сторону и забирали ребят из плена, звонили Наталье Карповой (мама пленника батальона "Кривбасс" Олега Карпова. – Ред.). Сказали, что на полях Луганщины из нашей 40-ки видели нескольких человек: Золотаренко, Карпова и Сугака. Ребят тогда еще на работы выгоняли… Говорили, что они были в удручающем состоянии. И единственное, о чем просили наши дети – сказать родителям, что они живы.

Еще позже мы нашли в интернете информацию, что есть люди, которые знают о судьбе двух пленных, в частности, и нашего Руслана. Эти люди хотели говорить напрямую с родными. Дочь моя им писала, спрашивала, где находится сейчас Сугак Руслан Иванович из 40-го батальона. Ответ был: он на территории России…

Самая свежая информация о Руслане – от 2017 года. Тогда нам сказали, что он – в Луганской области. А дальше – следы теряются.

Есть у нас Юра Карпов из 93 бригады, разминированием занимался. Он тоже выходил из Иловайска. Считается без вести пропавшим. Но существует видео, снятое на локомотивном заводе в Иловайске, где он тоже есть. Он все о себе рассказывает, о своей семье говорит… Лицо у него немного "заштриховано". И видно, что нет уха. Был ребенок – и куда подевался? Как родителям доказать, что он в плену и что его нужно вытаскивать?

За эти годы мне раз пришлось съездить в Днепр на опознание. Но когда моему сыну 29 лет, а мне показывают тело 40-летнего мужчины, когда у Руслана тоненькие брови, а у неопознанного погибшего – почти "брежневские" – так неужели я, мама, не пойму, что передо мной не мой ребенок?

Хотели брать у меня образцы для ДНК-анализа. Но я, когда только стало ясно, что Руслан исчез, вызывала опергруппу. Они приехали, взяли его пото-жировые, волосы… Поэтому я сказала: сверяйте ДНК с оригиналом. Совпадет – тогда ко мне приходите. На этом все вопросы отпали.

Но в списки на обмен государство наших детей долго не вносило. Один-единственный раз при Порошенко мы добились, чтобы их включили – и то, это так сложно далось!

Я даже до Тони Фриша дошла, который на тот момент руководил СММ ОБСЕ. Показала ему фотографию сына – и говорю: вот вы ездите в Донецк и Луганск, вы ходите по тем тюрьмам – скажите: вы видели этого человека? Он ответил, что сейчас едет туда и посмотрит. "Но вы поймите меня. По протоколу мы не имеем права вмешиваться. И я не смогу вам даже сказать "да" или "нет". Но я попробую что-то сделать"… Когда же мы встретились с ним после его возвращения – он сказал, что не может ничего сделать и даже сказать только потому, что наша страна не подает наших детей в списки на обмен. А еще добавил: людям, сидящим там в тюрьмах – далеко не так тяжело, как было в 2014-м. Я тогда ответила: так может поменяемся местами? Пусть каждый попробует, как оно – быть в чужой шкуре?

И только после этого мы Ирину Геращенко впервые заставили наконец-то включить наших детей в списки на обмен. Единственный раз. Это было в 2017 году.

Когда же пришел Зеленский, после нашего лежания под ОП (в июне 2020 года матери пленных украинских военных, содержащихся в тюрьмах ОРДЛО, провели под Офисом президента Украины на Банковой "лежачий" пикет, требовали освобождения их детей. – Ред.) – о наших детях теперь постоянно говорят в Минске. И они каждый раз подаются в списках на обмен.

Вот только их та сторона не признает – где-то с 2016 года. Ребятам из "Кривбасса", которые в плен попали еще в 2014-м, тогда в начале так и говорили: вы пойдете домой последними. В этом батальоне было много добровольцев. Да и воевали они достойно. Если посмотрите первое видео с задержанными российскими десантниками (которые "заблудились") – то снимали его разведчики 40 батальона. Это уже потом история переписывалась и это задержание россиян начали приписывать исключительно 51-й бригаде. Почему, зачем? Это загадка со многими неизвестными.

Да и вообще, кому понравится батальон, в котором воюют не профессиональные военные, а представители мирных профессий – и, несмотря на это, они зубами вгрызаются в землю и не пускают врага дальше?.. Никому. Ни по ту сторону линии разграничения. Ни по эту. Наша же 40-ка, наверное, всем властям неудобна. Иначе почему до сих пор никто не извинился за то, что так опорочили этот батальон? Опорочили – и забыли. Ребята без приказа, практически без оружия стояли до конца, и только они, 13 человек на всю Украину – до сих пор безстатусные. Надеюсь, сейчас, когда в первом чтении наконец-то приняли закон о пленных и политических заключенных, для нас что-то изменится. Потому что единственная помощь, которую получают дети пленных ребят из "Кривбасса" – это какой-то хороший дядя из администрации может их бесплатно кормить в школах. А дети растут. Им скоро поступать уже многим… И – никто ничего.

Даст Бог, теперь, может, что-нибудь изменится. Как говорила как-то волонтер Настя Голишевская: "Мечтаю дожить до времен, когда не вы, мамы, будете благодарить за неравнодушие тех, кто занимается судьбой пленных – а когда вам будут говорить "Спасибо, мама, что у вас такой сын".

Дети Руслана, Настя и Дениска, совсем маленькие были, когда папа в плен попал. Насте было 5, Денису почти 3. Нелегко им пришлось… Настя мечтала, что папа ее в 1 класс поведет. А отца дома не было. И она выбрала себе звездочку на небе – и до сих пор каждый вечер просит у этой звездочки, чтобы папа приехал. А когда идет в школу и по дороге проходит мимо церкви – каждый раз останавливается, накладывает крест и молится Божьей Матери, чтобы вернула папу домой.

А у Дениса была такая игрушка-копилка, в форме ежика. Он сделал в ней большую дырочку и складывал туда все, что представляло для него ценность. Говорил: я подарю этого ежика тому дяде, который вернет мне папу…

Когда подросли – стало труднее. Бывает, гуляют где-то на улице – а кто-то из детей возьми да и скажи: "Да в каком плену твой папа? Нет его уже!". И они бегут уже в слезах домой, с криком… А я внуков потом утешаю: все хорошо, все у нас будет хорошо!

Эти дети долго не участвовали в каких-либо школьных мероприятиях, связанных с войной. Им тяжело это было. Особенно Насте. Она же и старшенькая была, да и девочки в ее возрасте всегда к папе близки… Чуть что – а она сразу: вот был бы папа… А потом я купила ей красивую тетрадь – и говорю: в этой тетради пиши письма папе. Вот что у тебя за день случилось – ты все-все папе рассказывай. А потом он вернется, прочтет – и будет знать, что у тебя было за эти годы… И Настя до сих пор папе пишет…

Мы в свое время даже к психологу с ней ездили. Я Настю оставила, а через час вернулась – а психолог сидит вся в слезах. Говорит: "У вашей внучки просто не было детства. Она очень резко выросла. Со мной говорил не ребенок – это как 28-летняя женщина напротив сидела"…

Сейчас внуки подросли. Они прекрасно понимают, что происходит. Как Настя в свое время объясняла братику: "Плохие дяди забрали нашего папу и не дают ему вернуться". Они сейчас поддерживают маму, она стала для них орбитой. Когда звонят мне или приезжают – я их всегда прошу: мама там одна, вы ж смотрите, чтобы мама не плакала, чтобы у нее все было хорошо… А они отвечают: бабушка, мы помогаем.

…Мы все ждем нового обмена. Но пока нам ничего не обещают. Украина готова возвращать своих и отдавать их. Но та сторона не подтверждает списки, которые мы подаем. Не признает даже тех людей, о которых мы точно знаем, что они находятся в их тюрьмах. К примеру, в плену в "ЛНР" с 2015 года находится Роман Онищук со Львовщины. Ему в свое время дали возможность позвонить домой и поговорить с матерью. И их омбудсмен Кобцева в разговоре с Галиной Онищук тогда говорила: да, он у нас, будет обмен – мы вам его вернем. Сейчас они не подтверждают Романа.

И что мой сын находится в плену в ОРДЛО, там тоже не признают. Как не признают и сотен военных и гражданских, мужчин и женщин, которые находятся в тюрьмах. Мы считали однажды – и по нашим подсчетам в плену в настоящее время находятся не менее 600 украинцев. Точной цифры никто не знает. Но наших пленных люди там видят. Но боятся об этом рассказывать, чтобы не загреметь на подвал самим.

Я до сих пор точно не знаю, где находится мой сын. Знала бы – уже давно туда бы полетела. Пешком бы пошла. Мне все равно. Не боюсь уже никого и ничего. Для меня главное – вернуть своего ребенка домой.

И я точно знаю: рано или поздно мой сын вернется.

PS: Если Украине не удастся договориться с Россией об обмене пленными до весны – 30 марта 2022 года Руслан Сугак встретит свой 37 день рождения где-то там, в оккупации, в застенках. Еще один день рождения, проведенный вдали от тех, кто любит его больше жизни – и кто столько лет мечтает снова увидеть и обнять сына, мужа, папу.