Путин должен уйти: вдова Литвиненко рассказала о расследовании убийства мужа
Вечером в пятницу, 22 января, в рамках Русского Политического Клуба в Лондоне, Марина Литвиненко, вдова подполковника ФСБ отравленного Полонием - 210, дала развернутый ответ, почему расследование убийства ее мужа заняло почти 10 лет и почему точки получилось расставить только сейчас. Участники из зала могли задавать вопросы.
"Обозреватель" предоставляет вам репортаж с этого мероприятия.
Почему заняло столько лет? Такое было впечатление, что это дело положили под сукно, так ли это?
- Не было никакого закладывания под сукно.
Преступление произошло практически 10 лет назад. Через пять лет, когда стало понятно, что подозреваемые никогда не будут экстрадированы из России, а мы знали на тот момент Андрея Лугового, Ковтун в то время не звучал, то есть было известно, что он был вместе с ним, но обвинения против него не выдвигались. К экстрадиции был подан только Луговой. Мы поняли, что никогда его не увидим в Англии, и суд не состоится. Но мы находимся в стране в которой существуют разные формы юрисдикции, и есть такая форма, которая называется Инквест.
Я думаю, что вы многие с этим знакомы, потому что некоторые дела, которые связаны со взрывами, когда невозможно посадить преступника на скамью подсудимых, существует понятие Дознание.
Следствие проведено, есть доказательная база и нужно понять, что на самом деле в этой доказательной базе. И я запросила этот Инквест, т.е. здесь такая моя заслуга, такая как-бы в кавычках, это не заслуга, это мое право, потому что никто другой не может запросить инквест, только члены семьи. И естественно, я запросила, потому что за эти пять лет количество инсинуаций, количество неправды было огромным.
Потому что говорилось, что Саша отравился сам, Саша занимался переправкой радиоактивных веществ, его отравил Березовский, его отравила МИ-6 , естественно у людей уже голова шла кругом, а полицейские добросовестно провели расследование, добросовестно собрали доказательства и я решила, что пора эти доказательства показать всем. Инквест мы запросили в 2011 году, хотя он начался в 2006 году. Сразу же после Сашиной смерти, т.е. всегда не, как это звучит, я понимаю все наверное по-английски понимают UNEXPLAINED то есть вот непонятная смерть. И когда в 2006 году, сразу через неделю после Сашиной смерти Инквест был открыт, то потом его сразу же закрыли, опять, официально, потому что началось расследование полицейское. И до окончания расследования, естественно никто никаким Инквестом не занимался.
Потом, как я уже сказала, пять лет мы ждали, меня полицейские просили, они говорили: "Мы верим, в то, что мы можем привести это дело в Суд". Мы это понимали, что это не возможно, а для них это было важно предоставить это дело в суде, посадить обвиняемых на скамью подсудимых. Я дала им эти 5 лет, вы знаете, что в Англии нет срока давности, они могут осудить и через 10, и через 15, и через 20 лет. Но я больше не могла ждать, потому что, как я уже сказала, что то количество грязи и лжи, которое появилось, просто уже было не возможно терпеть.
И вот тогда был открыт инквест в 2011 году. Технически он должен был быть закрыт, потому что сервису, который называется Прокурорский сервис, им нужна была дополнительная информация, для того, чтобы выдвинуть обвинение против Ковтуна, и они попросили паузу. В феврале мы узнали, что коронер, человек, который ведет дознание, был отстранен от этого процесса исключительно по техническим причинам, то есть не надо искать никакой подоплеки, что рука Москвы добралась до бедного судьи и его убрали, нет, ничего подобного. Нам пришлось ждать следующие месяцы, чтобы назначили другого. И другого мы получили только летом 2012 года. Это был Сэр Роберт Оуэн, который теперь всем известен, который довел это дело до конца, и мы теперь очень благодарны, что это случилось. Сэр Роберт Оуэн в 2012 году принял дело и начал готовиться непосредственно к инквесту, потому что все, что было до этого, это были предзаседания. И он четко назвал дату "январь 2013 года". И, вдруг, в декабре 2012 года, впервые официально звучит версия, что в этом преступлении могло участвовать Российское государство. Это прозвучало именно от лица Сэра Роберта Оуэна. Для нас это был серьезный шаг, потому что мы говорили об этом, но нам говорили: "У вас нет доказательств никаких по этому поводу".
И, наступает 2013 год. В то время выступает Министр Иностранных Дел Уильям Хейг, который говорит, что материалы, на которые опирался Сэр Робер Оуэн вот в этом заявлении, не могут быть использованы в рамках Инквеста, потому что они являются очень серьезными и могут повредить национальной безопасности. В этих условиях Роберт Оуэн не мог рассматривать версию участия Российского государства.
В мае 2013 года, то есть, я иду по датам, мы стали перед выбором, либо мы соглашаемся, что инквест будет вот в такой маленькой, ограниченной форме, только потому, что убили Сашу, кто его убил, а вот дальше мы не можем следовать.
Но у всех логический вопрос, ну не было такой необходимости Луговому и Ковтуну убивать, то есть значит должен быть мотив. Мотива нет. Как они туда попали? Почему они вдруг стали убивать Сашу? Но всегда существовал самый главный вопрос - это радиоактивный полоний, который вообще смешал все карты и который не создал ситуацию, когда Сашину смерть можно было бы называть UNEXPLAINED, вот просто умер человек, а мы не знаем почему. Потому что вот был обнаружен полоний и все изменилось.
И когда в мае месяце стал вопрос: "А что же дальше", возникла новая форма юрисдикции, которая называется Паблик Инкуаяри. Это та форма в которой можно рассматривать секретные материалы, но за закрытыми дверьми. То есть, человек, в данном случае председатель, может опираться на эти сведения, но они остаются секретом для общественности. Я поняла, что я согласна на эту форму, я предоставляю все возможности судье и все материалы, которыми он может пользоваться. И мы начинаем ждать решения правительства, можем ли мы переходить из Инквеста в Паблик Инкуаяри.
И этот процесс занял почти 1,5 месяца и мы были в недоумении. И когда 13 июля мы пришли в суд, вообще не зная что происходит, мы получаем отказ от Терезы Мэй, что Паблик Инкуаяри нам не нужен, потому что все что мы хотим получить достаточно в рамках Инквеста. Это был шок. Потому что в этот момент, уже возникло другое препятствие –оказывается, ты должен доказывать правоту и необходимость своего движения не только противной стороне, но и в стране, в которой ты живешь и которую уважаешь.
Это было очень сложно, но видимо, вот, ощущение, что не "Телефонное право" здесь работает, что, да, есть люди, которые могут определять, а есть люди, которые решают. И все таки здесь буква закона, она первична. И когда у нас возникло тогда решение опротестовать решение Терезы Мэй, мы перешли уже в другую форму, которая называется "жалоба", чтобы в Суде, в Верховном Суде с тремя судьями решить этот вопрос.
И, в итоге, Судьи приняли мою сторону и, в феврале 2014 года, я хочу сказать, что это случилось в момент Олимпийских Игр, не было никакой Украины, то есть, я пытаюсь предвидеть некоторые вопросы, о том, что насколько политика повлияла. Она могла влиять на политиков, на премьер-министра, на еще кого-то из правительства, но не на судей, судьи беспристрастны. Они просто оценили все что имели в суде. И они сделали такое заключение, Тереза Мэй, имела 72 часа обжаловать это решение, но все ее доводы были истощены, то есть ей было нечего сказать и она не стала обжаловать.
И наступил следующий период, достаточно долгий, когда мы вновь должны были получить от нее разрешения, от февраля до июля нам пришлось опять очень долго ждать, терпеливо, но очень нервно. И, вдруг, самое ужасное, что случается, сбивают Малазийский самолет 17 июля 2014 года, и нам, через неделю, объявляют наше право на Паблик Инкуаяри. Конечно, это все сразу же сложилось в одну картину, когда все сказали: "Если бы самолет не сбили, наверное, вы бы это не получили". Нет, не правда, потому что решение об оглашении было принято в июне и поставлено на дату, конец заседания британского парламента.
То есть, надо понимать, что мы живем в стране где все регламентировано, а иногда это раздражает, что это медленно, нам хочется сейчас вот, прямо сразу же. Но с другой стороны, здесь это все объяснимо, что все идет здесь по регламенту. И вот мы получаем это право на Паблик Инкуаяри с 31 июля 2014 года мы перешли в новую стадию и началась подготовка, интенсивная подготовка. И дата, которая была уже в третий раз назначена от начала заседания, она больше не изменилась. Это был сложный процесс, но он не был замыливанием, попыткой положить под сукно. Да, он был очень тернистый и долгий. Здесь действительно было важно уметь терпеть и знать, что ты действительно хочешь сделать.
Если бы у вас появилась возможность встретиться с Путиным, что бы вы ему сказали, и он бы поступил так, как вы ему скажите, что бы это были за слова?
И второй вопрос: Вы испытали прямое вмешательство Путина в Вашу жизнь, мы испытываем это вмешательство как нация, что бы вы сказали украинцам?
- Спасибо за вопрос. Мне задают очень часто вопрос, что бы я спросила у Путина при личной встрече. Но вообще меня поставили в рамки, что бы я ему сказала, и чтобы он следовал этому. То, что происходит сейчас с Россией, мне очень тяжело видеть, и я считаю, что ответственность за это лежит на этом человеке. И каждый день пребывания этого человека на этом посту для России становится тяжелее и тяжелее. И страдает не только Украина, которая в крови, я считаю, а страдает российский народ, и то что будет с Россией в ближайшем будущем очень страшно загадывать, и мне это очень тяжело понимать. Поэтому, мне кажется, для него сейчас самое главное уйти. Но, даже если он уйдет, будет не так все просто и легко.
А что касается вмешательства, вы абсолютно правы, так как с одной стороны наша жизнь сложилась так, что мы оказались в Англии, и я, наверное, уже не жалею, потому что после того, как мы поняли, что мы не вернемся в Россию, Саша меня пытался утешить. Так как жизнь трудно начинать заново после сорока, но зато у нашего ребенка есть будущее, ему не нужно будет читать специальные, ужасные книжки, русскую литературу можно читать где угодно, не подстраиваться. Вот спасибо, что у нашего сына здесь будет светлое будущее. С другой стороны, то что он (Путин) отнял близкого человека, моего мужа больше нет с нами, конечно, это страшно, очень страшно. Я целиком и полностью понимаю, что происходит в ваших душах, потому что ты не можешь делать в своей стране то, что ты хочешь, потому что есть кто-то, который этого не дает, это очень ужасно. Я могу только пожелать держаться и верить, я верю в молодых ребят в Украине, потому что я знаю многих, вы обязательно выстоите, несмотря на то, что не все так гладко.
Если не вдаваться в нюансы, можно ответить на вопрос, что на каком то этапе этих 10 лет, у вас складывалось ощущение, что британское правительство не хочет давать ход тому делу?
- Можно ремарку? В течении этих 10 лет у нас не было одного британского правительства, мы не живем как при Путине, в одном режиме. Надо помнить, что каждый раз у нас здесь происходят выборы, поэтому отношение правительства менялось. Каждый новый лидер, который приходит в Британское правительство, он думает, что с Путиным можно дружить. И все начинается с дружбы и с любви, и та же беда случилась с Камероном, он думал, что сможет с Россией наладить отношения, так же как начинал Блэр. И то, что говорит сейчас Камерон, мы видим, что это другие отношения.
То есть у вас были моменты, когда вы думали, что британское правительство на данный момент не хочет эту тему поднимать?
- Нет, конечно, я же сказала, когда это все случилось, и вот, был назван Тони Блэр, он был очень активен, он сказал, что никакие экономические и политические факторы не остановят расследования этого дела до конца. Но, как мы знаем, он был меньше двух лет после того, когда произошло это преступление. Но Дэвид Мелибэнд, который был на то время министром иностранных дел, он относился к этому делу очень серьезно. Он приглашал меня два раза, он при каждой встрече с Лавровым поднимал этот вопрос, он раздражал, и мы даже помним, кто следил за этой ситуацией, что Лаврова аж всего кривило от одного упоминания Милибэнда. Даже был один разговор, что он послал его просто, он не выдержал. Потом пришли консерваторы, которые хотят торговать, которые хотят привлечь бизнес, они не хотят раздражать, то есть вот наступила какая-то эйфория. Не закрывая мой вопрос … Уильям Хейг позвонил мне первый раз, когда Дэвид Камерон приехал в Москву, когда произошла вот эта вот рокировка Медведева с Путиным, говоря: "Марина, Вы не думайте ничего, вот мы должны приехать". Несмотря на то, что президентом страны был Медведев, Путин в качестве пример-министра встречался с Дэвидом Камероном. И они (британское правительство) всегда пытались дать понять, что мол, ваше дело не будет остановлено, мы всегда даем ход расследованию, но оно было как-то вот так вот … ну, вы занимайтесь чем вы занимались, а мы будем делать свое дело. И потом они начали натыкаться на такие вот рогатки, что Уильяма Хейса мы вообще уже не видим в правительстве.
Довольны ли Вы реакцией Британского правительства на этот доклад? За эти 24 часа довольны ли Вы, что все в принципе на данный момент ограничилось вызовом посла в Министерство иностранных дел и т.д? Как Вы оцениваете не юридическую сторону, а реакцию британского правительства?
- Я смотрю больше на долгосрочный период, я не расцениваю все сейчас как конечный результат. То есть, к этому должен быть очень серьезный и вдумчивый подход, мне не нужен фейерверк. То есть, вот сейчас выстрельнуло, а завтра мы не понимаем, что делать и поэтому подход и с нашей стороны и со стороны правительства должен быть очень серьезный. Потому что это не просто вопрос разрыва дипломатических отношений, но понимание того как эти отношения будут строиться дальше. Поэтому говорить о том довольна ли я, да, я вижу, что реакция есть, но с другой стороны я вижу, что правительству нужно время, чтобы подойти к этому вопросу более серьезно и принять более серьезные санкции и акции по этому вопросу.